Окно осветилось солнечными лучами. Чтобы посмотреть на Пола, Алиса перекатилась на другую сторону кровати. Она была такой красивой, что глаз не отвести.

— Тебе пора, Алиса. Мне надо работать.

Он досадовал на нее, и в его голосе слышалось раздражение. «Я не могу работать, когда ты здесь. Не могу направить мысли в нужное русло».

Когда она уходила, вид у нее был обиженный. Но глаза сияли, и ему стало не по себе.

После того как она ушла, он не думал о Канте. Он думал об Алисе. Главное, что делало ее такой красивой, были ее цвета: рыжевато-золотистые волосы, зеленовато-желтые глаза, розоватые веснушки, черные ресницы. «Приносит цвет на волосах, их расчесав. Она как радуга»[3]. Когда она была крошкой и он таскал ее повсюду, то считал самым красивым существом на свете.

Почему-то Пол вспомнил о ее нательном крестике. Он совсем позабыл об этом, пока не увидел ее прошлой ночью почти голой. Он вспомнил с чувством вины, как искренне она верила в Бога в детские годы, и как он иногда пытался ее разуверить.

Он припомнил, как однажды ночью лежал с ней в постели. Ей было лет восемь, а ему одиннадцать, и он, как это часто бывало, сбежал из дома. Она не могла уснуть, и когда он пробрался под одеяло, то увидел у нее в руках четки. Это его почему-то сильно разозлило, и он сказал ей, что никакого Бога нет.

— А кто есть — дьявол? — спросила она тогда.

Они надолго затихли, и он подумал, что она уже давно спит, но тут услышал, как она опять зашевелилась. Он вспоминал ее пытливое личико с сияющими глазами.

— Ну а Иисус есть? — спросила она.

Он рассмеялся в ответ.

— Алиса, нельзя иметь одно без другого.

Оглядываясь назад, он больше всего стыдился в жизни тех моментов, когда намеренно и расчетливо старался обидеть Алису. Именно эти поступки — а их было немало — подсказывали ему, что он нехороший человек. Он злился на нее из-за многих вещей, но на самом деле из-за одной вещи: что она завладела его любовью, и ему никак было ее не вернуть.

Она этого не заслуживала, а вернее сказать, заслуживала лучшего.

В прошлые летние сезоны, когда на берегу бывало тихо, Райли иногда разрешала Полу посидеть на помосте рядом с ее креслом спасателя. На следующий день после ночного плавания Пол был неописуемо счастлив, когда она освободила для него место.

— Что с тобой случилось? — спросила она.

— В каком смысле?

— Не знаю.

Пол пытался расслабиться, придать лицу привычное выражение, но это было нелегко. Он чувствовал напряжение в каждой мышце. Рядом с Райли притворяться было трудно, но искренность подчас тоже мешала.

Он испытывал к Алисе чувство вины, но это ни в коей мере не было самой неприятной из его эмоций. Ему хотелось бы, чтобы чувство вины перевешивало все остальные, ибо это означало бы, что он держится свысока, но этого не было. Он лишь притворялся.

Странный это был способ любить человека.

Что с ним происходит? Почему бы ему просто не забыть ее или, по крайней мере, быть с ней милым? Он вел себя так слишком долго — то любил ее, то наказывал за то, что любил.

— Сегодня утром Тревор заметил акулу.

Что ж, одна из причин сидит с ним рядом, болтая ногами. Пол кивнул.

— Правда? Какого вида?

Он пытался изобразить энтузиазм. Акулы были для них предметом священного почитания. Не как дельфины для Райли, но все же.

— Возможно, это рабочая акула.

Он кивнул.

— Правда, небольшая.

В его фантазиях всегда присутствовала большая акула. Но от фантазий приходилось отрываться.

— В общем, не такая уж маленькая.

— Угу.

Он любил находиться рядом с ней, потому что Райли была пробным камнем. Для него и для Алисы — он это знал. Ее взгляды отличались ясностью, и, если смотреть на мир ее глазами, тоже можно было все ясно увидеть. Как в калейдоскопе. Смотришь и смотришь в него, и вдруг беспорядочный хаос плоских маленьких осколков волшебным образом складывается в трехмерную картинку. Но потом, когда мигнешь или глянешь в сторону, все пропадает.

В Райли была определенность. Она была такой, и никакой другой. Пока вокруг нее люди суетились и докучали друг другу, она оставалась твердой. Раньше он думал, что сможет быть таким же. Она отбросила целые пласты жизни, вызывающие одержимость у других людей. Она не терзала людей, которых любила, и не домогалась их. Райли была непритязательной и доверяла тому, что имела.

Она думала, что Пол остался прежним. Она и не представляла себе, насколько далек он теперь от нее. То, что Райли не может прочитать его мысли, всегда приносило ему облегчение.

— Ты помнишь, как мы ловили рыбу в глубоких водах на катере Крофорда? — спросил он.

— Когда именно?

— Первая рыбалка. Я думаю, нам было по двенадцать, когда ты поймала тигровую акулу?

Райли оживилась, но необязательно из-за воспоминаний.

— Это была тигровая акула?

— Ты этого не помнишь?

— Скажи. Я пытаюсь вспомнить.

— Она, как безумная, прыгала по палубе. Помнишь? Крофорд орал на нас. Акула была больше тебя. У мужика от этого крыша поехала.

— Что случилось потом? — спросила она.

Ей нравились такие истории.

— Ты нашла под палубой молоток и шмякнула бедную акулу по голове.

— Это помогло, да? — спросила она.

— Как по волшебству, — сказал он. — Неужели не помнишь?

Пожалуй, она и не помнила. Немного странным казалось, что Райли, любя эти рассказы и собственные безрассудные поступки, не очень хорошо их помнила. У нее их было так много.

Он взглянул на ее ноги, на ножной браслет с тесемками, который она носила с детских лет. Тот же купальный костюм. Волосы, все так же, по-старому, зачесанные за уши.

Тот захватывающий эпизод с тигровой акулой остался для него в прошлом и никогда не повторится. Он отражал то особенное время, те особенные чувства. Оставив их позади, Пол запомнил их. Но он почему-то знал, что Райли не оставила этого позади. Она все еще была там.

— Надо нам поехать еще, — сказала она. — Крофорд по-прежнему организует рейсы в глубокие воды.

И, хотя Пол с жаром согласился, ему было грустно. Он не смог бы сделать этого опять. И, если бы поехал, вел бы себя по-другому, лишь притворяясь, что все идет по-старому. А ему так не хотелось ее разочаровывать.

Алиса чуть не упала, когда на следующее утро увидела сестру в постели.