Поэтому командование ОКСВ и руководство ВС СССР (Вооруженных сил Союза) прекрасно понимали, что от завоевания сидящего костью в горле оплота душманских сил зависит не только успех летней кампании, но и, возможно, исход всей войны в целом. Подготовке к этой операции было уделено исключительное внимание.

Необходимость тщательного подхода к вторжению в Панджшер показал и сам Ахмад Шах.

Годом раньше нашими была предпринята попытка «прогуляться» по этому живописному ущелью. Ахмад Шах подождал, когда в него втянутся основные силы, и, используя преимущество в занятии господствующих высот, нанес мощнейший удар по выдвигаемым колоннам. Обратно с боями прорвалась только одна рота…

Он и на этот раз знал, что мы снова собираемся к нему в гости, и знал слишком много, как показали дальнейшие события. Его нукеры поклялись на Коране, что нога шурави не ступит в Панджшер.

Замыслом проведения операции предусматривалась, учитывая полученный в боях с Ахмадом опыт, высадка десанта, вопреки устоявшимся канонам военного искусства, непосредственно на голову врага по всему ущелью, а это четыре тысячи двести человек на фронте в сто километров! Десант должен был занять господствующие высоты и обеспечить проход основных сил на бронетехнике по дну ущелья…

Грудинкин, промаявшись целый день на КП, принес к вечеру основу замысла применения авиации. По нему выходило, что на острие атаки, в первой волне планируемого к высадке десанта — наша эскадрилья. А группу захвата площадок, которая раньше всех суется в пасть врагу, возглавляет сам комэска. Мне же отводилась роль пары ПСО! Вот это да! От обиды перехватило дыхание.

«Ты что ж, Юрий Васильевич, перестал доверять, что ли, ведь раньше всегда группу захвата я водил?» — спросил его.

«Да ладно, Васильич, тебе ж в акамедь экзамены сдавать», — смущенно улыбаясь, проговорил командир.

Ему поддакнул и замполит. «Ты уж и так все операции на себя забрал, всюду вперед суешься, как будто других нет, незаменимый ты наш!» — довольно зло, что непохоже на Саньку, отчеканил Садохин. Меня аж передернуло от такого нахлопа и внезапно возникшего ощущения «безопорности» под ногами. Так чувствует себя ни о чем не подозревающий человек, вдруг проваливаясь в яму.

Видимо, Грудинкин уловил мое состояние, все-таки не один месяц в одной комнате живем, вместе воюем, и примирительно заметил: «Ну ладно, на первый вылет уж планы менять не будем, согласование и взаимодействие уже отработано, а на последующие — будь по-твоему». На том и порешили.

На следующий день мы полным составом двух эскадрилий (нашей, «зеленой», и соседней — «полосатой») уже прилетели в Баграм. Мамочки, а там уже черт-те что творится!

Столпотворение людей и техники, суета, гомон, пыль и ругань, гортанные пехотные крики и заклинания замполитов, сбившиеся в стаи начальники и корреспонденты, протуберанцы шатающихся по всем направлениям строем солдатушек, живописные группы летунов всех мастей и специальностей, невесомым перышком летящие куда-то женщины-связистки, почему-то легко пронзающие любую камуфлированную толпу.

Пехоты, десантуры, спецназеров как наших, так и местного афганского правительственного воинства, оголив важнейшие стратегические опорные точки, понабрали около восьми тысяч.

Вся авиация 40-й армии и несколько полков на территории Союза изготовились для действий в этой масштабной исторической операции.

Одних вертушек со всех полков Афгана в Баграм пригнали более сотни. Воодушевило нас то, что командовать всей вертолетной составляющей операции, к нашей гордости и некоторому успокоению, поручили нашему командиру полка, Павлову.

Вечером всех пилотяг, участвующих в операции, а их набралось около трехсот, собрали вместе, поставили задачу, и пошли мы, как это принято при отработке совместных действий, «топотать». Так мы называли тренаж «пеший по-летному», забавное, если посмотреть со стороны, зрелище. Несколько десятков взрослых дяденек, попарно стоящих друг за другом, начинают медленно ходить по замысловато расчерченному асфальту, повторяя предстоящие наутро действия, при этом наблюдая маневр каждого. Налетевшие коршунами неизвестно откуда фотокоры взяли нас в придел своих объективов. Но есть у летного состава примета — не бриться и не фотографироваться перед вылетом, поэтому я, пообещав расколотить дорогостоящую оптику об асфальт, разогнал стервятников, к вящему удовольствию своих подчиненных.

Подготовка закончилась, когда солнце уже готовилось завалиться за уютную подушку знакомых горок. Покуривая на крыльце модуля, народ, обычно пребывающий при этом в «бакланном режиме», непривычно приумолк. Все думали о том, что предстояло утром.

Оживление внесла проходящая мимо привезенная из Кабула официантка Людка. «Мальчики, говорят, за эту операцию и женщин будут награждать, может, и мне медаль дадут?» — проворковала она. Колька Корольщук, курчавый жгучий брюнет небольшого роста, подскочил к ней и, ладонями делая движения, каким разминают тесто, начал тискать поочередно груди прелестницы общепита, приговаривая: «Куда ж ты, Людк, медаль-то будешь вешать, сюда или сюда?» Официантка продолжала задумчиво и неподвижно стоять, как корова во время дойки. Король, ожидавший оплеухи, готовясь получить ее, как кот, который тянет при хозяевах колбасу со стола, но не может не совершать означенных действий, не дождавшись ответной реакции, ринулся прочь, в модуль, возбужденно вопя: «Восемь месяцев бабу не щупал, восемь месяцев бабу не щупал!..» Дружный гогот разрядил обстановку, стало как-то полегче дышать, чуть отодвинулся наплыв черных дум.

Утро 17 мая 1982 года выдалось смутным. Смутно было на душе, смутно было в воздухе. Вроде и облака солнце не закрыли, а какая-то влажная взвесь висела в воздухе, не позволяя атмосфере быть прозрачной, как будто хмурилось, насупилось само небо.

Одновременно нарастая, тревожный гул сотен винтов разогнал тишину над аэродромом.

Колонна десантуры, змеей вползшая на аэродром, жадно поглотилась чревами поджидавших ее десантных вертушек.

Отталкиваясь от взлетной полосы огненными струями, занозами в небо пошли вонзаться «сушки», истребители-бомбардировщики Су-22 афганских ВВС, призванные расчистить нам площадки приземления.

Тяжело переваливаясь с боку на бок, «зеленые», загруженные живой плотью десанта, подруливали к полосе и, чуть пораздумав на контрольном висении, оценивая свои силы, кряхтя и подбадривая себя похлопыванием лопастей, начинали карабкаться в высоту, один за другим вылезая на заданный этаж в воздухе, или эшелон, как у нас говорят.

В эфире — почти тишина, лишь изредка слышатся короткие штатные доклады экипажей о прохождении контрольных точек, да «сушки» доложили об окончании работы.

Подходим к Панджшеру. Вот оно, ущелье, уже проглядывается.

В утренней дымке его извилистое лоно выглядит серым и мрачным, задернутым покрывалом дымки и поднятой в воздух пыли от работы штурмовиков, как будто ущелье пытается укрыться от нас этой завесой. Напряжение в голосах докладывающих обстановку экипажей возрастает. Судя по произносимым кодовым словам, головная часть колонны высадки десанта вошла в ущелье, снижаясь для посадки на намеченные площадки. Занимаем со своей парой зону ожидания над входом в ущелье. Предупреждаю старшего спасателей о готовности к работе.