Брейтуэйт родился в 1900 году, в 1924-м был избран в совет Кингз-колледжа и даже сочтен достойным приглашения в тайное братство «Апостолы» — кембриджский клуб для избранных, для интеллектуалов высшей пробы. Он рано осознал значимость «Логико-философского трактата» ив 1923 году выступил перед Клубом моральных наук с докладом по книге Витгенштейна. А тридцать лет спустя, в 1953 году, он станет преподавателем философии морали в Найтсбридже, хотя этика никогда не была его специальностью. В этой роли ему предстоит стать одним из первых, кто привнесет в философию средства математики и теории игр. К тому времени экономисты уже осознали потенциал простых игр для моделирования сложных человеческих взаимодействий; Брейтуэйт применил те же методы к морали. Вот один из его гипотетических случаев: два холостяка, Матвей и Лука, живут через стенку. Лука обожает вечерами играть на фортепьяно, а хобби Матвея — игра на трубе в джаз-оркестре. Обоим для репетиций необходимы тишина и покой. С учетом разнообразных допущений об их предпочтениях Брейтуэйт доказал, что оптимальный вариант для Луки с его классической музыкой — семнадцать вечеров, а для Матвея с его джазом — двадцать шесть.

Поппер среди подобных головоломок чувствовал себя как рыба в воде. Но для его отношений с Брейтуэй-том куда важнее был их общий интерес к таким вещам, как философия науки, вероятность, бесконечность и причинность.

Тема причинности вообще обладала особым очарованием для кембриджских философов — не только для Брейтуэйта, но и для Броуда, и для Рассела. Все они были увлечены гипотетической задачей о двух фабриках — одна расположена в Манчестере, другая в Лондоне. На каждой из фабрик есть гудок, который ровно в полдень оповещает об окончании утренней смены. В таком случае, эмпирически может оказаться верно, что всякий раз в полдень, когда в Манчестере звучит гудок, труженики лондонской фабрики прекращают работу. И здесь мы видим, как сказал бы Юм, «смежность событий» — вслед за манчестерским гудком отправляются домой лондонские рабочие. Однако очевидно, что первое не есть причина второго. Вопрос: а почему, собственно? Где именно пролегает граница между случайной и причинно-обусловленной связью двух событий? Как распознать эту загадочную силу причинности — скрытую, вечно ускользающую, неуловимую, которую никто никогда не видел и не трогал? Может быть, причинность — всего лишь химера, обман воображения?

Утверждая, что это — подлинные философские проблемы, Поппер мог рассчитывать на поддержку Брейту-эйта. Но даже если бы последний и не разделял философских взглядов Поппера, у него все равно была причина стать в тот вечер на его сторону. Дело в том, что тринадцатью годами ранее Брейтуэйт был вынужден принести публичные извинения Витгенштейну на страницах журнала Mind — главного философского издания страны, которое читали все коллеги.

Корни этой истории кроются в пресловутой подозрительности Витгенштейна — он всегда боялся стать жертвой плагиата. Вернувшись в Кембридж из Вены в 1929 году, Витгенштейн стал проводить семинары, и Брейтуэйт их посещал. В 1933 году Брейтуэйт написал для University Studies статью, в которой пытался прояснить некоторые новые идеи Витгенштейна. Рассвирепевший Витгенштейн немедленно разразился посланием в Mind, отрицая всякую связь между своими идеями и теми взглядами, которые Брейтуэйт «ложно» приписал ему. В ответ Брейтуйэт направил в Mind покаянное письмо с извинениями за то, что помянул имя Витгенштейна всуе. Заканчивалось письмо, однако же, ядовитой ремаркой: «До какой именно степени я исказил идеи доктора Витгенштейна — об этом можно будет судить не раньше, чем выйдет книга, которую все мы с нетерпением ждем». Брейтуэйт имел основания подозревать, что Витгенштейн с его неустанным поиском совершенства так никогда ничего и не опубликует.

Сам же Брейтуэйт не испытывал каких-либо колебаний относительно публикации своих идей. Его лекции 1946 года вышли отдельной книгой, в которой были такие слова: «Совершенно ясно: я могу делать в философии то, что делаю, только потому, что в свое время мне посчастливилось учиться в Кембридже у Дж. Э. Мура и Людвига Витгенштейна». Однако в тексте книги Витгенштейн почти не упоминается. А когда в 1947 году Вит-тгенштейн оставил свою должность, Брейтуэйт утверждал, что это место должен занять кто-то из идейных оппонентов Витгенштейна. Кстати, Поппер принял решение не претендовать на должность, прежде занимаемую Витгенштейном: тот факт, что однажды он нагрубил профессору Броуду по поводу увлечения последнего паранормальными явлениями, явно не повышал его шансов. В итоге место Витгенштейна занял не Поппер, а Г. X. фон Вригт, преданный витгенштейнианец.

Возможно, в тот вечер в комнате НЗ был не один, а двое Брейтуэйтов. Судя по некоторым воспоминаниям, в числе слушателей присутствовала вторая жена Брейтуэйта Маргарет, экстравагантная особа, известная также под девичьей фамилией Мастерман. Ее отец, Чарльз Мастерман, министр либерального правительства, в Первую мировую войну создал департамент пропаганды. Маргарет раньше была секретарем Клуба моральных наук и теперь по-прежнему приходила на собрания и семинары в сопровождении супруга. Сидела она обычно на подоконнике. По свидетельству одного очевидца (возможно, обладающего чересчур богатым воображением), она отличалась привычкой не носить трусиков.(Он утверждает, что отвлекся от инцидента с кочергой, поскольку Маргарет то и дело перекладывала ногу на ноту.)

Супруги Брейтуэйт были щедры и радушны. Они всегда предлагали свое гостеприимство чете Попперов, когда те приезжали в Кембридж. Кроме того, как мы увидим позже, когда Витгенштейн отвернулся от своего коллеги Фридриха Вайсмана, бежавшего из Вены, именно Брейтуэйты предоставили тому все, в чем он нуждался: кров, немного денег и дружеское общение.

Еще один преподаватель, Алфред Сирил Юинг, которого Майкл Волфф припоминает как «серого тусклого человечка», наверняка не принимал участия в дебатах. Но если бы Поппер заметил Юинга в толпе, у него были бы основания вспомнить о нем с признательностью. Именно Юинг в 1936 году прислал Попперу официальное письмо с приглашением прочесть в Кембридже курс лекций, после того как Дж. Э. Мур, руководитель отделения, уладил финансовую сторону с Советом поддержки ученых.

Юинг, на год старше века, учился в Оксфорде, несколько лет преподавал в Уэльсе, а в Кембридже появился в 1931 году. Достопочтенный Морис Уайлз вспоминает лекции профессора Юинга: «Очень педантичен. Скажет пару вводных слов и заявляет: "Сейчас я буду диктовать, записывайте". Это действовало угнетающе. Как будто снова в школу вернулись. У него всегда на все был готовый ответ. Ни шага в сторону». Юинг ходил в тяжелых ботинках, подходящих скорее для горных походов, нежели для прогулок по равнинам Восточной Англии, — как будто «боялся промочить ноги». Математик Георг Крайзель описывал его так: «Он выглядел как человек, до сих пор живущий с мамочкой» — как оно, собственно, и было на самом деле.

Юинг был глубоко религиозен и серьезен до крайности. А. Дж. Айер, подшучивая над его верой в загробную жизнь, спросил, чего Юинг больше всего ждет в ином мире. Ответ последовал незамедлительно: «Бог скажет мне, существуют ли синтетические суждения a priori».

Насколько понятен был Юингу ход дискуссии, развернувшейся в НЗ, судить трудно. Морис Уайлз однажды сказал ему, что не понял ни слова из сказанного Витгенштейном. «Я тоже», — признался Юинг в ответ. Да и сам Витгенштейн не пытался скрывать свое презрение к Юингу, даже перед студентами. Увлекаясь солипсизмом — теорией, согласно которой знать что-то наверняка можно лишь о себе самом, — на одном из собраний Клуба моральных наук Витгенштейн привел Юинга в качестве примера: «Предположим — разумеется, чисто гипотетически, — что у Юинга есть ум». Не щадил он и работ Юинга, и здесь критика его была уже неприкрытой и уничтожающей. На одной дискуссии в Корнелле Витгенштейн вспомнил определение Юинга: «Благо есть то, что справедливо вызывает наше восхищение».