– Это, пожалуй, про меня! Честь имею представиться: граф фон Крейц, господа унтер-офицеры! – он приложил руку к пилотке. Медленно вышел из казино, нехотя сел в машину, понимая, что все сейчас смотрят на него. Взвизгнули задние колеса «Майбаха», разворачивая его на месте, и он понесся к тому месту, где были описаны события, происходившие на аэродроме Грисхайм в двадцатом и в конце девятнадцатого века.

Барон организовал воздухоплавательскую школу, отдав под аэродром принадлежавшие ему поля. Пять квадратных километров. Здесь работал Лилиенталь, здесь поставлена куча мировых рекордов, баронесса Анна – его жена и мама немецкого планеризма. «Ну, ты и козел, Вячеслав!» – пробормотал Вольфи, ругая сам себя, что упустил возможность в Берлине посмотреть, куда его направляют и кто здесь играет первую скрипку!

От камня он повернул на Люфтхафенштрассе и через пятьсот метров остановился у самого большого дома на Вильхельмштрассе. Пожилой немец еще не успел дойти до дома. Это, конечно, невежливо – с нашей, советской точки зрения, – но это всего-навсего слуга. Граф подождал его, сидя с открытой дверью. Затем встал, потянулся и спросил подошедшего:

– Это здесь, милейший? Я не ошибся?

– Яволь, герр граф. Вас ожидают!

Вслед за слугой, ни в коем случае не обгонять! Старик придержал двери, пропуская его вперед. Кивок, и несколько пфеннигов в руку. Расстегнул куртку и чуть скинул ее с плеч. Уже два человека помогают ему раздеться. У большого зеркала поправил прическу и почувствовал, что сзади ему одернули мундир и провели щеткой, снимая малейшую пыль.

– Прошу, господин граф!

Хаусмайер показал на высокие двери. Вольфганг последовал за ним. Старик распахнул обе створки и громким, хорошо поставленным голосом объявил:

– Гершафтен, его сиятельство граф фон Крейц, обер-лейтенант! – как было написано на визитной карточке, которую передал ему Вольфганг. Граф сделал несколько шагов, опередил хаусмайера, остановился, щелкнув каблуками, и кивнул.

В большом зале было довольно много людей, мужчин и женщин, гражданских и военных, даже несколько генералов, большей частью в отставке, не в форме вермахта, но ландвера и рейхсвера. Так как вечер давался в его честь, то раздались вялые аплодисменты. Теперь требовалось быть очень внимательным: обойти всех и представиться, начиная с хозяйки. Знать бы, как она выглядит! Кажется, вот, идет навстречу, выручая его сама.

– Милый граф, как замечательно, что вы нашли время и посетили нас!

– Быть в Грисхайме и пропустить приглашение владелицы сего милейшего уголка было бы преступлением, милейшая баронин.

– Как мило с вашей стороны! Вас с нетерпением ожидает ваша старая знакомая!

– Но я никого не вижу здесь!

«Господи, вот вляпался! Кто же это?» – пронеслось в голове у Вячеслава. Так, фотографию вон той тетки он видел в альбоме у «матери» и точно вместе с Вольфгангом, и она держала того за руку. «Вспомнить бы, как называл ее Вольфганг! Что-то связано с музыкой, точно!»

– Боже мой, «Ах, мой милый Августин!», моя мучительница! – он вспомнил, как скривился Вольфганг, объясняя, что эта злющая особа колотила его по рукам за малейшую ошибку.

– Вольфи, иди же ко мне!

Вольфганг заложил руки за спину и отрицательно покачал головой, этот жест был характерен для настоящего Вольфи, когда он с чем-то не соглашался. Опять-таки, эти моменты в легенде были слабо проработаны. Ее имени он не помнил, впрочем, и неудивительно, ему было пять или шесть лет на фотографии.

– Мари, ну я же говорила тебе, что он тебя не узнает!

– Ничего подобного, дорогой граф меня узнал! Он хоть и изменился, но продолжает быть таким же упрямым и непослушным мальчиком, каким и был, когда я учила его музицировать. А как он пел! И сразу произнес слова песни, которую мы с ним разучивали.

– Дорогая квелерин, я давно не пою, практически не подхожу к роялю, хотя с удовольствием посещаю оперу.

– Как-как ты меня назвал?

– Хаусквелерин, – домомучительница, – как называл вас всегда, когда вас не было рядом, фройляйн Мари Каверин. Я правильно вспомнил вашу фамилию?

– Я сейчас ношу немного другое имя: баронин фон Тигель, мой мальчик, и я рада, что из тебя вырос такой замечательный офицер и летчик.

Русская эмигрантка работала у Крейцев, какие-то обрывки информации под воздействием мощнейшего стресса всплыли наверх. Эту информацию прорабатывали несколько дней в Бизерте, пока настоящий Вольфганг там находился. Он упоминал, что учитель музыки приучила его к опере и русской классической музыке. И кличку он ей дал по фамилии.

Слава богу, что больше сюрпризов в доме старой баронессы не оказалось, тем более что слабо зная тематику и впервые находясь в доме немецкой аристократки, требовалось держать ухо востро и меньше говорить. Спасательный круг подбросила ему судьба в виде молоденькой дамы, очень богато одетой, и он ухватился за него, еще не зная, что его подбросил черт.

У баронессы, если по-русски, или баронин, если по-немецки, собрался весь наличный командный состав будущей ZG2 и, кроме того, старожилы – командный состав базы, причисленный к другому ведомству люфтваффе. С легкой руки того же Удета, этот отдел носил название «Троянский конь», или Schleppgruppe. Смешное название, если по-русски, и вроде как полк всего, опять-таки по названию, имел в своем составе тысячу четыреста средних и тяжелых планеров, две с половиной тысячи летчиков-планеристов, подготовленных к ночным полетам. Формировалась уже пятая воздушно-десантная дивизия, они проводили тренировки здесь. В их распоряжении было большое количество буксировщиков. Планеры для них изготавливались на «Готаер Вагонфабрик» в Дармштадте. Это англичане считали, что вторжение на остров пройдет морским путем, и вовсю следили за накоплением малых самоходных барж в портах. Гитлер и Геринг решили эту задачку немного по-другому и сейчас оттачивали главный инструмент блицкрига на острове.

Десантников, правда, баронесса на этот вечер не пригласила, но планеристов было достаточно. Все они выпускники местной школы имени Лилиенталя. Приводы на аэродроме не были установлены еще и по этой причине: планер всегда садится против ветра, и любые мачты для них представляют серьезную опасность. Вольфганг успел перекинуться несколькими словами с инженером базы, который и высказал свои опасения. Они не рассчитывали на формирование ночной группе, а тут такой косяк, но приказ есть приказ в любой армии мира. Принято решение ставить антенны приводов в лесу между Грисхаймом и Дармштадтом и пересчитывать углы глиссады. Оборудование это уже позволяло делать. Кстати, в то время ни один из аэродромов Советского Союза не имел оборудования для слепой посадки. Материалы по ним были отправлены Вольфгангом полтора года назад, но сами приборы переправить не удавалось. Для этого и требовалась в том числе «заря». Ночью можно было ожидать первых сообщений из Саратова.

Переместившись по ходу представления к другой группе гостей в сопровождении хозяйки и домомучительницы, его подвели к «спасательному кругу». Решив поскорее отделаться от очень опасных сопровождающих, он и решил немного приударить за незнакомкой, которая была не намного старше его, в отличие от двух дам сзади. Домомучительнице было за сорок, а баронессе к семидесяти. Этой на вид было лет двадцать пять. Звали ее Лилиан Готаер. Темноволосая, как многие южанки, с высоко поднятым бюстом, в дорогом вечернем платье несколько вызывающего вида, украшенная большим количеством тяжелых и дорогих украшений, она зябко куталась в меховую пелерину из дорогущих русских соболей. Оценивающе посмотрела на графа и сама перехватила управление процессом отвода сопровождения – «чтобы не занимать достопочтимую хозяйку дома». Дескать, она тут всех знает! Оказывается, старая вешалка-баронесса числилась в городе главной сводней среди аристократок, а Мари фон Тигель не так давно овдовела, но кроме долгов, ничего не унаследовала и живет с продажи немногочисленной недвижимости. Ищет богатенького дурачка, который будет ее содержать. Подобные едкие характеристики дама давала большинству собравшихся в зале женщин, быстро отводя Вольфганга от опасных персон – молодых и незамужних девушек.