– Молодой человек! – торопливо зашептал мне на ухо Есуча. – По твоему виду можно понять, что ты догадался о том, что все эти манипуляции совершаются отнюдь не для потехи. Однако уверяю, бояться тебе совершенно нечего! Да, действительно, таким образом я давно и безрезультатно искал нужного мне человека. И вот наконец нашёл. И умоляю тебя пойти со мной. Это недалеко, всего через дом! У меня к тебе имеется предложение, приняв которое ты не будешь знать нужды до конца своих дней – да продлят их Оба несчётно! – и будешь пользоваться уважением многих почтенных жителей Суродилы. А если ты сомневаешься в моей порядочности, – а это простительно, ты ведь видишь меня впервые – то можешь заручиться у почтенного трактирщика.

Я вопросительно посмотрел на Асия, который всё слышал.

– Что ж, – сказал тот, – не след уклоняться ищущему от путей, ему открывающихся. Заручимся словом трактирщика и отправимся искать неведомое.

– Нет, я схожу один. А вы с нашим другом Красным Лучником подождите моего возвращения, – решил всё-таки подстраховаться я. Есуча понимающе развёл руками.

* * *

Дом, в который меня привел Есуча, полностью соответствовал рекламе одного автомобильчика: внутри больше, чем снаружи. Его наземная часть играла роль прихожей очень больших апартаментов, которые язык не поворачивается назвать подвалом. Спустившись вниз, мы оказались в просторном коридоре с драпированными дорогой пурпурной материей стенами и высокими потолками, богато украшенными лепниной. По обе стороны, как в гостинице, тянулись длинные ряды дверей. Заканчивался коридор ещё одной дверью, огромной и резной, более похожей на церковные врата. Мы прошли вдоль всего коридора, и Есуча распахнул передо мной дверь слева от ворот.

Мы очутились в богато, но без излишеств обставленной комнате: стол, стулья, кровать. Есуча трижды хлопнул в ладоши, и тотчас же в комнату вошли две служанки: одна с большим подносом, уставленным разнокалиберными тарелками, тарелочками и тарелюшечками, а вторая – с маленьким, на котором стояли отливающие золотом кувшин и бокал. Женщины молча поставили всё на стол и удалились. И вот ведь парадокс человеческой натуры: буквально только что с превеликим наслаждением я поглощал куски пережаренного мяса, казавшиеся мне верхом кулинарного искусства, а сейчас жалел об этом, сетуя про себя на недостаток свободного места в моём желудке! Не знаю, как назывались и из чего были приготовлены эти блюда, но все они… если сказать «таяли во рту», значит, ничего не сказать. А вино! Да я такого в жизнях не пробовал! Ни в той, ни в этой!

Есуча ни к чему не прикасался, однако это совершенно не вызывало у меня никаких опасений. Он смотрел на меня так, как мать смотрит на своего нагулявшегося и оголодавшего сорванца.

– На вино не налегай. Тебе предстоит принять важное решение, которое может полностью изменить твою жизнь. Так что голову лучше иметь светлую, – посоветовал он. В это время откуда-то снаружи донеслись звуки флейты, и лицо его приобрело несколько озабоченное выражение.

– Хочу тебя предупредить. Обо всем, что ты сейчас увидишь, ты не должен никому рассказывать, иначе навлечешь на себя гнев весьма влиятельных людей. Я даже не требую с тебя клятвы молчания, ибо в противном случае за твою жизнь никто не даст и потёртого шестака.

Есуча сдвинул драпировку на стене. Между крупными блоками обнаружилась узкая горизонтальная щель, скорее всего, незаметная с другой стороны, через которую удобно просматривалось всё происходящее в зале, находящемся за большими вратами. Там собрались человек тридцать, исключительно мужчины и женщины различных возрастов, ни одного бепо. На каждом красовалась шапочка-маска, скрывающая волосы и верхнюю часть лица. И более из одежды – ничего. Все они в вольных позах сидели на пушистых коврах, расстеленных вокруг странного сооружения, более всего напомнившего мне голубятню, стоявшую у нас в глубине двора: небольшой домик на четырех красивых витых столбиках. К дверям «голубятни» поднималась широкая лестница-трап, покрытая ковровой дорожкой. Откуда-то раздавалась музыка, хотя самих музыкантов видно не было. Мелодия отдалённо напоминала те, что звучат в индийских фильмах. Вот в ней зазвучали торжественные ноты, и среди собравшихся возникло оживление, тотчас сменившееся почтительным молчанием. В зал, с трудом передвигая ноги, вступил очень толстый и оплывший старик в парчовом одеянии. Его появление встретил дружный, с придыханием в конце возглас «о-о-о!», будто бы вырвавшийся из одних уст.

– Лэд Понди-оди-тун, – шёпотом прокомментировал Есуча.

В тишине зала еле уловимо звучала флейта. Старик прошаркал к лестнице, с трудом, держась обеими руками за перила и преодолевая каждую ступеньку с правой ноги, поднялся по ней и скрылся за дверями «голубятни». Тотчас в зал вошла ещё одна обнажённая женщина с большим золотым подносом и, продефилировав по кругу, поставила его между четырьмя столбиками, точно по центру. Из домика послышалось кряхтенье. Все присутствующие хором скопировали его, присовокупив в конце стон вожделения. Ещё несколько звуков, раздавшихся из недр «голубятни» и старательно воспроизведенных участниками этого мероприятия – и у меня исчезли всяческие сомнения: сооружение представляло собой не что иное, как роскошный сортир, а люди вокруг с нетерпением ждали, когда старик опорожнит свой кишечник. И ждать им пришлось довольно долго. Но вот наконец свершилось: из дырки внизу сортира прямо на золотой поднос выпал кусок долгожданного… в общем, именно того, чего все с нетерпением дожидались.

– А-ах! – вырвался всеобщий восхищённый возглас. Всё та же женщина взяла поднос и стала обходить присутствующих. Тот, перед кем она останавливалась, склонялся над подносом и с жадностью вдыхал запах, для пущего эффекта подгоняя к своему лицу воздух ладонями. По-видимому, запах оказывал наркотическое действие, потому что нанюхавшийся приобретал вид человека, готового вот-вот чихнуть и в таком виде, только чуть покачиваясь, на длительное время входил в транс. Вскоре качались уже все. Музыка постепенно приобрела чёткий ритм. Покачивания синхронизировались и продолжались довольно долго. Зрелище уже начинало надоедать, как вдруг первая фаза воздействия этого, мягко говоря, необычного наркотика кончилась, и началась вторая, буйная. У нас бы сказали, началась оргия. Однако оргия как понятие подразумевает пьянство и блуд. Здесь же мужчины не обращали никакого внимания на женщин и наоборот, а всё внимание, всё вожделение было направлено на то, что лежало на подносе. Каждый стремился ухватить кусочек, размазать по своему телу, соскрести с соседа то, что успел намазать тот. Шум, визг, стоны, мелкие потасовки. Впрочем, это продолжалось недолго. Очень резко наступила третья стадия. Дальнейшее напоминало встречу Нового года в дурдоме, в отделении для тихих. Все были грязными и по-идиотски счастливыми. Каждый существовал сам по себе и не обращал ни малейшего внимания на остальных. Кто-то валялся на спине, размахивая в воздухе руками и ногами. Кто-то мелкими прыжочками передвигался по залу, изображая то ли зайчика, то ли тушканчика. Кто-то строил фигуры из своих пальцев, сосредоточенно разглядывая их и, судя по всему, улавливая в этом некий глубокий философский смысл.

– Так будет продолжаться около часа, – сказал Есуча и закрыл щель драпировкой.