Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Девушка прислушалась: в квартире было тихо.
Нацепив джинсы и оправив футболку, она выскользнула в коридор.
— Егор, Митя, вы дома? — бросила она в полумрак, вспоминая, что ещё вчера ребята предупреждали, что утром уйдут на занятия.
Дверь в опустевшие «хоромы царские» оказалась распахнута, а на тумбочке под зеркалом белел вырванный из блокнота листок, исписанный убористым мужским почерком. «Будем завтра после 16–00. Не скучай. Мой телефон на „пожарный“ случай 8–981-***-99–77. Егор».
И в углу нарисован цветочек, похожий на растрепанную ромашку. Рисовал старший лейтенант Данилов так себе.
Стеша усмехнулась, посмотрела в зеркало на свое отражение, пригладила тёмные волосы: новый день в новой жизни. Сегодня надо многое успеть.
В голове кружились хороводом мысли о родителях, сцена с Олегом то и дело всплывала в памяти, эти фото, от которых становилось муторно и непонятно — знала ли она этого человека, этого всегда аккуратно подстриженного мужчину, пропитанного тонким ароматом дорогого одеколона, самоуверенностью и властью. Но всё затмевала вчерашняя чайная церемония с Егором. Она еще чувствовала его руки на своей талии, сильные и в то же время нежные. И эти бесенята в серых как питерское небо глазах.
Сердце сжалось, из груди вырвался протяжный вздох.
Отогнав от себя странные, мешающие собраться мысли, она обошла квартиру. В комнате Егора распахнула дверцы встроенного шкафа, взгляд зацепился за белый форменный китель, упакованный в прозрачный кофр. Сквозь хрусткую плёнку видны золотые погоны с чёрной полосой по центру, три аккуратные звездочки, черный шеврон со словами «Северный флот» и Андреевским флагом на черной куртке. Стеша задумчиво прислонилась к дверце шкафа, уставилась на вышитые золотые буквы.
Где-то в глубине неопытной души притаилось ожидание чего-то большого и важного. Оно томилось, растекаясь в груди горячей патокой, и шелестело белыми буквами на черном «Северный флот»… Север.
В приоткрытую форточку с улицы сочилась сырость. Поежившись, девушка захлопнула окно, достала из-под кровати дорожную сумку.
На свободные вешалки поместила свой нехитрый гардероб: блузка в тонкую синюю полоску, беля шелковая рубашка, пара брюк. Новая жизнь начиналась налегке.
Надо что-то решать с работой и жильём, не вечно же стеснять Митю и Егора, тем более, скоро вернётся Марго, супруга Мити. Закусив губу, девушка поменяла симку и набрала телефон отца. Сбросил.
Перезвонил через три минуты. Голос взволнованный:
— Почему вчера не позвонила? — спросил вместо приветствия.
Стеша виновато поморщилась:
— Замоталась, пап. Прости.
— Ты где устроилась? В гостинце?
Стеша напряглась, подбирая слова:
— Нет, у знакомых, — проговорила с нажимом, почувствовав удивление на том конце линии. И выпалила, не дав отцу опомниться: — Я хочу остаться в Питере, пап. Поможешь с документами? Переслать для трудоустройства…
Она представила, как округлились его глаза, как губы искривились в недоумевающей улыбке.
— Я могу поговорить…
— Нет, — отрезала дочь. — Я сама. Только документы. С проводником, я заберу у вагона. Характеристику с кафедры, сейчас попрошу Инну Марковну. Зачётку, она на столе осталась, — девушка устало опустилась на край кровати. — Прошу. Позволь мне разобраться самой.
Молчание в трубке. Неуловимый вздох.
— Хорошо. Ковалёв в Питер собирается завтра. Я передам через него. Помнишь ВасильЕгорыча? Поторопи там в деканате, я заеду за документами в обед.
Кнопка отбоя и короткий миг ликования.
Трамплин, толчок и душа отрывается, устремляясь вверх и тут же — вниз, как в омут с головой, в мутную бездну, окутанную брызгами солёного ветра.
Сама.
* * *
4 мая 1894 года,
замок Винзор
«Драгоценнейший Ники,
…Как только я заканчиваю одно письмо тебе, хочется начать следующее. Я старая болтушка, а когда ты рядом, немею, как старая сова. Если бы ты мог рекомендовать какую-нибудь хорошую книгу, перевод с русского, которую ты хотел бы, чтобы твой глупый лягушонок прочитал, пожалуйста, сделай это…Ах, мы должны быть терпеливы и не ворчать, но я чувствую себя ужасно одинокой и мечтаю, чтобы ты обнял меня своими сильными любящими руками. Когда знаешь, что тебя любят, появляется больше интереса к жизни. Если сова тебя не разочарует, ты должен учить ее, чтобы она была такая же умная, как и ты…
Я была так счастлива получить твою милую телеграмму, огромное спасибо за нее. Могу себе представить, как ты рад, что уже дома и можешь поцеловать своих родителей и получить их благословение. Счастлив тот, у кого есть родители!»[7]
«Моя бесценная дорогая, маленькая Алики,
Как я могу отблагодарить тебя, мой ангел, за то, что ты написала мне такую чудную открытку и длинное письмо, пока мы еще были вместе. О, это так меня обрадовало. Это меня просто встряхнуло, и каждую минуту я бегаю вниз в мою каюту, чтобы снова и снова перечитать твои послания! Ты просто прелесть, что позаботилась о том, чтобы доставить мне удовольствие после нашего расставания. Ты меня слишком балуешь, голубушка: эти маленькие запонки чудесны. Я их надел сегодня и буду носить в течение всего путешествия! Мне они так нравятся! Я надеюсь, старый Бирофф доставил тебе мое письмо, которое я в страшной спешке написал вчера вечером, — я не хочу, чтобы моя дорогая легла спать в первую ночь разлуки, не получив хотя бы весточки от своего верного мальчика! Ты себе представить не можешь, как сильно я по тебе скучаю, намного сильнее с тех пор, как ты побывала на борту „Полярной звезды“. Так мило было с твоей стороны, что ты написала свое имя на окне и на ящике моего стола. Вокруг меня все фотографии моей милой, которые я распаковал, и они, вместе с воспоминаниями о твоем пребывании здесь, скрашивают мое одиночество. Милая… знай, что я тебя воистину люблю с каждым днем сильнее и больше!..»[8]
* * *
Горан плеснул себе обжигающе горячий кофе из кофейника, вернулся на своё место.
Квартира старухи как на ладони. Ему пришлось снять чертову квартиру в этом чертовом доме, чтобы иметь доступ в подъезд и возможность наблюдать за передвижением владелицы безделушки. Ну, как безделушки…
