день рождения приходился на летние месяцы, она дарила прекрасные старинные книги из своей богатой библиотеки. Я как сейчас вижу эти книги. Эдик получил роскошный фолиант с золотым тиснением «Рассказы Сетона-Томпсона с авторскими рисунками», а Владик — «Сказки дядюшки Римуса» и том Брема. Этот том мы с Владиком подробно проштудировали: там были замечательные гравюры, изображавшие разных животных всего земного шара.

Я рос уже в эпоху Чуковского, Маршака, Барто, Михалкова, Бианки, Каверина. Долго радовала и смешила меня книжка Андрея Некрасова «Приключения капитана Врунгеля» — её я читал уже сам и любовался рисунками Константина Ротова. Любил я и рисунки Лебедева, Тырсы, Каневского. Странно, что Владимира Конашевича я полюбил уже взрослым. В детстве мне не нравился его игрушечный мир. Я любил рисунки «всамделишные», а Конашевич, казалось, заигрывал со мной, сюсюкал, но одну книжку Маршака-Конашевича я высоко ценил — это «Пожар». Стоит произнести «На площади базарной, на каланче пожарной…», как в памяти всплывает наша комната, зеркальный лабиринт и… каша. Мне читали за едой, так я лучше ел.

Среди этих прекрасных книжек попадалась, конечно, и старая умилительная мура вроде «Маленького лорда Фаунтлероя» или «Питер Мориц — юный бур из Трансвааля», но и под них я неплохо ел.

Некоторые хорошие книжки моего детства так никогда больше и не попались мне на глаза. Но я хорошо помню «Дымку» про дикого мустанга; какую-то книжку про пожарных — запомнились оттуда шутливые стихи:

Наш брандмейстер зафорсил,

Шубу новую купил.

Шубу новую

бобровую,

слоновую,

ежовую

и т. д.

Помню замечательную книгу про Асканию-Нова, «Сказки» Каверина, детективы Лагина, «Старика Хоттабыча», японские сказки с рисунками Лапшина, конечно же, «Сказки Перро» с Доре, «Рикки-Тикки-Тави» с Курдовым, «Лесные домишки» с Чарушиным. Ещё была у меня книжка о трансполярном перелёте «Через полюс в Америку» с рисунками Дейнеки.

Нам с Владиком читали «Что я видел» Бориса Житкова. Я эту книжку воспринимал вопреки расчёту автора: он мне подсовывал сведения об окружающих меня предметах, а я следил за характерами персонажей. Несносного назойливого Почемучку я просто возненавидел. Взрослые, читая, зевали. Рисунки в этой книге правильны и скучны, как в учебнике. А вот его же рассказы о животных — обезьянах, мангустах — приводили меня в восторг.

Во время одного из многочисленных моих детских недугов, проведённого с книжкой Киплинга «Маугли» с рисунками Ватагина, я болел с удовольствием.

К большому сожалению, нормальную череду уже отроческого чтения, всю романтическую классику: Дюма, Майн Рида, Фенимора Купера и др., — прервала война. Было не до чтения, а такие книжки нужно читать вовремя. Я прочёл их уже взрослым (некоторые даже иллюстрировал), но это уже не то восприятие.

Пытаюсь вспомнить, что читали мои домашние. Мама читала то, что случайно попадало ей в руки, и, конечно, читала мне вслух мои детские книжки. У папы я видел лишь его любимую газету «Правда» и брошюру «Налог с оборота», автором которой он сам и являлся. Не помню, читали ли вообще дед и бабушка. Дед стал читать уже в глубокой старости, когда ноги ему совсем отказали и он перестал выходить на улицу и обычным его маршрутом стал путь: диван — туалет, ну вот ещё иногда прогулка вокруг стола в ту и другую сторону. Он читал наугад выбранный том из собраний сочинений классиков, которые появились у нас после войны. Читал он, вяло перелистывая, пятое через десятое, но однажды оживился, листая Тургенева, и процитировал мне: «Здравствуй, вялая жалкая старость, догорай, бесполезная жизнь!» «Это про меня», — сказал он с горечью в голосе. Няня Лена как-то, вытирая пыль в книжном шкафу, проворчала: «Гюго, Гюго, опять Гюго. Зачем держат столько одинаковых книг?»

У соседей был радиоприёмник СВД-9, по которому ловились разные станции, даже заграничные. (В начале войны все радиоприёмники были принудительно у населения конфискованы.) У нас был репродуктор, который воспроизводил только радиостанцию им. Коминтерна, но это был для меня источник знаний, образования и наслаждения.

Звучали замечательные радиопостановки для детей на основе обширного перечня литературы. Моими друзьями стали прекрасные актёры Николай Литвинов, Зинаида Бокарёва, Валентина Сперантова, Осип Абдулов.

На радио тогда было много музыки, много песен, транслировались целые оперы. Как-то шла передача для детей «Угадайка». Я узнал мелодию «Полёт шмеля». Мама сказала: «Пошли свой ответ на радио». Мы послали. Через неделю получили ответ с похвалой за сообразительность.

Помню, что в своём послании я ещё нарисовал самого шмеля, летящего над цветами, а над ним — сачок. Я тогда ещё не знал ни сказки Пушкина, ни оперы Римского-Корсакова.

«Музыкалка»

Мои родители находили у меня помимо способностей к рисованию ещё и музыкальный талант. И действительно, я довольно быстро запоминал мелодии, передаваемые по радио, и верно их воспроизводил голосом. А раз такое дело, нужно учить ребёнка музыке. В конце лета меня повезли на трамвае в Безбожный переулок — на проверку в музыкальную школу.

Мы с мамой довольно долго сидели в коридоре вместе с такими же, как я, претендентами. Я нисколько не волновался, мне просто было любопытно: что будет? Перед нами в очереди сидел со своим папой курчавый мальчик постарше меня, с очень серьёзным лицом. Как я потом узнал, его звали Феликс. Их вызвали перед нами. За дверью класса зазвучал рояль, потом он надолго замолк, затем дверь отворилась и Феликс проследовал мимо меня с гордым выражением лица. Нас пригласила седая старушка, от которой пахло табаком. С мамой она говорила мало, только спросила, сколько мне полных лет, велела показать мне кисти рук с растопыренными пальцами, заметила мой покалеченный указательный, но ничего не сказала. Затем она велела мне спеть любую знакомую мне мелодию. Я немного подумал и спел «А ну-ка песню нам пропой, весёлый ветер…». Но только я распелся, как она меня остановила. Я подумал, что ей не понравилось, раз она не дослушала до конца. Потом старушка сыграла на рояле какую-то простую музыкальную фразу и велела мне голосом её повторить, я повторил. Взяв карандаш, она настучала по крышке рояля некий ритм и вновь велела мне повторить, но когда она передавала мне карандаш, я уронил его и довольно долго искал под роялем. За это время я успел забыть, что она такое настучала, и ей пришлось стучать заново. В конце концов, меня всё-таки взяли в районную детскую музыкальную школу.

Первые дни мне нравилось ходить туда. Нравилось гордо проходить по нашему двору с