Верещагин не собирался объяснять девице, что переселение душ не имеет ничего общего с буддизмом.

— М-м… стыдно признаваться, но в горах я становлюсь гораздо более ревностным христианином, чем на равнине.

— Но все-таки, — не унималась Натали. — Неужели вас не заинтересовали обычаи непальцев?

Верещагин улыбнулся. В Непале улыбка — самый что ни на есть национальный обычай. Нет, их улыбки — это не американское холодное, фирменно-белозубое и стандартное, как пожарный гидрант, keep smiling. Улыбка непальца щербата, темна и согрета солнцем, как молитвенный камень у дороги в Намчебазар…

— Да, обычаи у непальцев забавные, — с воодушевлением сказал он. — Знаете, я как-то битый час простоял на набережной, глядя, как сжигают покойников… Чрезвычайно занимательное зрелище… Дров там не хватает, и в реку часто сбрасывают недожаренный труп… Полгорода, что интересно, пьет из этой реки, давно уже должны вымереть от кишечных инфекций — ан нет. Река считается священной… Вот что делает вера…

Мари поперхнулась, сдавленно извинилась и выскочила из гостиной, едва не сбив с ног Тамару, которая появилась (наконец-то!) с такой естественностью и грацией, словно это она, а не две светские кобылки, была хозяйкой дома.

— Арт, это слишком, — заметила она.

— Что вы, что вы! — кисло возразила Натали. — Тамара, ваш кавалер необычайно интересный собеседник. Для человека своего происхождения он весьма оригинален…

Он решил отбить выпад.

— Кстати, сударыня, вы знаете, кто может считаться гражданином Непала?

— Нет, сударь…

— Любой, кто был зачат непальцем и непалкой.

Оставив Натали переваривать это пикантное сообщение, они покинули особняк. На выходе Верещагин слегка получил между лопаток.

— Вот тебе, — сказала Тамара. — Чтоб не задирался. Сегодня они расскажут моей матери, какой ты солдафон. А завтра я по телефону получу от нее очередной разнос.

— Виноват, вашбла-ародь! Больше не повторится, вашбла-ародь!

— Когда ты начинаешь бравировать своим плебейством, ты просто ужасен.

Она поймала себя на том, что начинает испытывать раздражение уже в самом начале вечера — боже мой, а ведь только что была до умопомрачения рада звонку и его появлению! Раздражение выплеснулось в вопросе:

— Ну, что у нас сегодня? Ужин во французском ресторане и ночь в мотеле? Ужин в китайском ресторане и ночь на яхте твоего друга? Ужин в турецком ресторане и ночь в твоей квартире?

— Не угадала. Ужин, для начала, в «Пьеро». А где ночь — увидишь.

— После ужина в «Пьеро» ночь можно провести только на заднем сиденье твоего «хайлендера». Тебе не кажется, что мы немножко не в том возрасте, чтоб тискаться на заднем сиденье автомобиля?

— С тобой я готов тискаться где угодно. Скажешь на заднем сиденье — будем на заднем сиденье.

— Не сомневаюсь. И все-таки, где ты взял деньги на «Пьеро»?

— В тумбочке.

— ???

— Это советский анекдот. «Где ты берешь деньги? — В тумбочке. — А кто их туда кладет? — Моя жена. — А кто ей дает деньги? — Я. — А где ты берешь деньги? — В тумбочке».

Она сдержанно посмеялась:

— Ну, а все-таки?

— Я снял все со своего счета.

— Ты с ума сошел?

— Я подумал — зачем советскому человеку счет в крымских рублях?

— А, перестань! Деньги бы обменяли по курсу, а так мы их проедим.

— Лучше их проесть, чем поменять по советскому курсу.

С этими словами они свернули в переулок Малый Арбат, ведущий к набережной Нахимова — и тем самым пересекли границу самого фешенебельного и дорогого района Севастополя.

* * *

Теперь представьте себе кабаре «Пьеро» — полуподвал в двухэтажном особнячке на набережной, простая, почти незаметная вывеска — стилизация под серебряный век, трагический черно-белый овал — лицо грустного клоуна — и вечер, упоительный севастопольский вечер…

Сроду Вертинский не бывал и не певал в этом кафешантане, но ушлые стилисты-рекламщики так много усилий приложили к тому, чтоб уверить в обратном туристов и местных, что в «Пьеро» народ валил валом, несмотря на космические цены. Денег в этом году севастопольцы не считали — к чему экономить бесполезные «тичи», когда вот-вот нагрянет Красная Армия и принесет, кроме всего прочего, советский рубль — самую твердую в мире валюту, официальный курс которой не меняется вот уже двадцать лет!

Поэтому «Пьеро» был забит под завязку, и не закажи Артем столик заранее, свободного места они бы не нашли.

Тамара была здесь в первый раз. Этот кафешантан находился на верхнем пределе ее финансовых возможностей и подбирался к верхнему пределу финансовых возможностей Артема. Говорили, что получить здесь после легкого ужина с десертом счет на миллион — обычное дело. Она села за столик и начала оглядывать стены, украшенные афишами и фотографиями Вертинского.

— С ума сойти! Он здесь выступал?

— Ни разу.

— Откуда ты знаешь?

— Просветил Гия Берлиани. В те годы этот бульвар еще не был построен. Вертинский действительно жил какое-то время в Севастополе, но тот дом был разрушен во время реконструкции.

— Жаль. Я думала, здесь все настоящее.

Арт пожал плечами.

— Кофе настоящий. Мороженое настоящее. Шансон настоящий. Чего ж вам боле?

— Да, ты прав. Здесь очень мило. — Она была слегка разочарована.

Он улыбнулся.

— В Ялте, в «Невском проспекте», за бешеные деньги сдается номер, где Высоцкий несколько дней жил с Мариной Влади. Никогда не понимал желания прикоснуться к знаменитости через то место, которое она почтила своим присутствием.

— Мало ли кто чего не понимает. Я, например, не понимаю желания прийти в такой дорогущий шантан в джинсах и пуловере на голое тело… Извини…

— Ничего… Ты сердишься, что меня так долго не было? Что я не взял отпуск вместе с тобой?

— Нет, уже не сержусь… Сначала хотелось удушить тебя, а потом я поняла… Мы ведь еще долго будем вместе, а в Гималаи тебя, скорее всего, больше не выпустят.

— Ты меня простила?

— Я боялась, что ты меня не простишь. Что больше не приедешь…

— Хорош бы я был, если бы не приехал! — Он протянул руку через стол и взял ее ладонь, сжал осторожно и сильно. — Я полтора месяца с тобой не виделся. Как я мог не приехать?

Он приложил ее ладонь к своей щеке. Борода слегка кольнула руку.

— Как ты провела отпуск?

«Ужасно. Я, как идиотка, моталась в автобусе по всей Италии и могла думать только о том, что ты со мной не поехал. Я три года копила деньги на этот круиз — и никакого удовольствия…»