— Что «угу»? Тебе будто бы всё равно.

Со стороны Чека до Карлуши донесся какой-то подозрительный приглушенный хруст.

— Ты что там делаешь? — окликнул он приятеля.

— Печенье грызу.

— Какое ещё печенье?

— Земляное. То есть, тьфу, желудёвое. Из Земляного города.

Карлуша чувствовал какую-то смутную тревогу. Будто во всём, что случилось, виноват и он сам.

— Ну и как?

— Что как?

— Вкусное печенье?

— Ничего, есть можно.

— Вот почему ты всегда такой? — разозлился вдруг Карлуша неожиданно для самого себя. — Никогда не скажешь, что «вкусно» или «хорошо», а все тебе «ничего» да «так себе»!..

Чек удивился.

— Тебе что, тоже печенья захотелось? На, бери, только у меня мало осталось.

— Да не хочу я твоего печенья. Я вот думаю, что если бы мы в дупло не полезли, то ничего бы такого не случилось. Вместе бы с ними справились.

— Если бы, если бы… Ты ещё скажи — «если бы меня на свете не было».

Карлуша поворочался молча и вздохнул.

— Но ведь мы хотели помочь Растеряшке. Не могли ведь мы тогда просто развернуться и уйти?..

— Ага, — согласился Чек. — Умнеешь прямо на глазах.

Печенье у Чека кончилось, и он стряхивал с постели крошки.

— Ты представь, — развивал свою мысль Карлуша, — что если бы Растеряшка на самом деле попал в беду, а мы бы его не выручили… А с другой стороны, если бы все остались в лагере и всех бы забрали в плен… Отправляться на выручку было бы уже некому. Так?.. Ведь никто из наших не смог вырваться от этих… Даже следов борьбы не нашли. А ведь были очень сильные гномы… Например, Немой. Он тихий-то тихий, а кочергу может запросто узлом завязать. Да и Сахарка так просто не возьмёшь… А этот камень, который они бросили в иллюминатор? Иллюминатору что, он космический, его метеоритом не прошибёшь. А вот булыжник — вдребезги. Это с какой же силой надо бросить? Нормальный гном с такой силой бросить не может…

Тут Карлуше пришла в голову одна поразительная догадка.

— Да ведь это, наверное… Слышишь, Чек! — Карлуша подскочил на кровати.

Но Чек только промямлил во сне нечленораздельное и повернулся на другой бок.

Бурная река. — Каменный город где-то рядом

На другой день Карлуша проснулся от пляшущих по его лицу солнечных зайчиков. За ночь река сделала поворот, и теперь «Стрекоза» двигалась в северном направлении. Солнце, поднявшись с востока, освещало правый борт судна.

Теперь берега были совсем не похожи на те, что гномы видели выше по течению Мутной реки. Да и наверняка она здесь уже не называлась Мутной. Гномы из Земляного города, например, называли свою реку, как и старый город, Желудёвой. И действительно, там в реке плавало много желудей. Потом они намокали и шли ко дну. А уж как реку называли здесь местные гномы, оставалось только догадываться.

Почти вдвое сузившееся и обмелевшее русло с обеих сторон окаймляли отвесные скалистые берега. То там, то здесь стремительный поток разбивался о торчащие из воды камни, а рельеф дна образовывал опасные мели, пороги и затягивающие в глубину воронки. «Стрекоза» лавировала среди этих препятствий, мощно и уверенно работая боковыми водомётами.

Карлуша с восторгом смотрел на забрызганное водой стекло иллюминатора. Где-то далеко в небе, за кромкой скалистого берега, виднелись верхушки сосен, а внизу, среди камней и порогов, яростно бурлил речной поток.

Тут «Стрекоза», управляемая электронным лучом, шарахнулась в сторону, и Карлуша крепко припечатался лбом к стеклу. Схватившись за голову, он сел на кровать и застонал.

— Ты чего? — спросил его только что открывший глаза Чек.

— Чего, чего… — пробормотал Карлуша. — Заплыли неизвестно куда, вот чего.

Чек посмотрел на стекло иллюминатора, которое снаружи то и дело обдавало брызгами воды, и, ничего не разобрав спросонок, испугался.

— Ч-чего, т-тонем?.. — спросил он.

Карлуша махнул рукой и, держась за голову, пошел к Глюку, чтобы тот наклеил ему на лоб пластырь.

Из-за сильной качки завтрак раздали сухим пайком. Ели кое-как, без аппетита. Что касается Пухляка, то он не ел вообще. Он лежал в своей каюте и надрывно стонал, призывая Глюка. Его укачало.

От нечего делать Карлуша принялся болтаться по «Стрекозе» и приставать ко всем с вопросами.

У дежурившего в капитанской рубке Взломщика он спросил, что будет, если автолоцман сломается и «Стрекоза» потеряет управление.

Взломщик объяснил, что луч-навигатор на самом деле не один, а их целый пучок, и если даже какой-то из них «испортится» (чего быть не может), это никак не отразится на безопасности судна и его пассажиров.

— А если где-нибудь наверху отвалится кусок скалы и обрушится на судно? — допытывался Карлуша.

— Ну вот взял ни с того ни сего и отвалился, — отвечал Взломщик. Тысячу лет стоял, а как только ты пришёл, он сразу и упал…

— Ну а если всё-таки упадет?

— Ну, тряхнёт разок как следует… Может, солнечные батареи слегка прогнутся. Это дело поправимое.

«Стрекоза» сделала крутой хитроумный манёвр между тремя торчащими из воды камнями, и Карлуша с Взломщиком едва удержались на ногах, ухватившись за укреплённые по всему кораблю поручни.

— Слушай, Взломщик, а что, если все лучи враз откажут?

— Не говори глупостей, — начал раздражаться Взломщик. — Ты ещё скажешь, что все часы в мире могут враз остановиться.

— Ну а всё-таки, если откажут? Представь понарошку.

— Если понарошку, то перейдём на ручное управление.

— Это значит, ты за штурвал встанешь?

— Ну, встану.

— А если, допустим, тебе плохо сделается? Ну, там, скушал что-нибудь не то… Ты теряешь сознание, падаешь, а корабль…

Но Взломщик не дал Карлуше договорить. Он схватил непрошеного гостя за шиворот, вытолкал из капитанской рубки и заперся изнутри. Карлуша поколотил в дверь руками, постучал ногами, плюнул и отошёл.

— Ладно, ладно, — пригрозил он из-за двери, — я тебе это ещё припомню!

Потом он забрёл в машинное отделение, где Шестерёнка следил за исправностью водомётных двигателей, и там повторилась приблизительно такая же история, с той разницей, что Шестерёнка не выталкивал Карлушу за дверь, а замахнулся на него гаечным ключом.

Пообещав и Шестерёнке всё припомнить, Карлуша отправился в кают-компанию, где, невзирая на штормовую обстановку, сидели Кроха и Зубрилка, а также Студент и инженер Циркуль.

— А, Карлуша! — обрадовалась Зубрилка. — Что это у тебя на лбу пластырь?