— А то ты не знаешь! Я Хабенского боюсь.

— Нашла кого бояться, видела я сегодня этого Хабенского. И потом, ну боишься ты Хабенского, а Почеренков тут при чем?

— Почеренкова я тоже боюсь! — пыталась втолковать я Зухус.

Во мне вдруг проснулась сверхъестественная проницательность, а может, даже предвидение будущего. Я почувствовала, как моя макушка нагревается, словно через нее в меня сверху просачивается неведомая космическая энергия.

— Если мы сейчас спустимся вниз, на первый этаж, то обязательно столкнемся с Олегом Андреевым, — объявила я, глотая теплый безвкусный чай, чтобы протолкнуть им застрявшие в горле куски пиццы.

— Это почему? — не поверила Зухус. — С какой стати ему здесь торчать? И потом, у него поезд через десять минут. Наверное, уже сидит в вагоне. С Хабенским.

— Или Почеренковым, — вздохнула я.

Мы спустились вниз и остановились у выхода на платформы. Я достала сигарету, и тут же возле нас материализовались два молодых человека. Один галантно предложил мне зажигалку, а другой стал выспрашивать, где мы живем — в Москве или в Питере. Зухус брякнула, что в Москве, и мне пришлось вступить в разговор, потому что подруга совершенно не знала географии столицы. Все это время я краем глаза видела некий раздражающий предмет: что-то большое, зеленое и зловещее стояло прямо напротив нашей компании и слегка раскачивалось из стороны в сторону. Молодые люди скоро покинули нас — побежали на поезд. Зеленое пятно тотчас приблизилось к нам и придушенным басом спросило:

— А вы что здесь делаете?

В мое сердце воткнута стрела из какого-то банального темного металла. Не из платины, точно. Сердце не то что болит, ему просто не очень комфортно. У моей собаки завелись блохи. Денег не было, значит, не было и песен. Мне физически до такой степени нехорошо, что я не смогла кончить, как обычно представив, как стая голодных и злобных мужчин терзает мое дохленькое тельце. Мне было скучно. Но уже по-другому — я не могла дышать без него.

«А вы что делаете» оказался, конечно, Олегом Андреевым. Вместе с друзьями Зибровым и Почеренковым он отправлялся домой, в Питер. А мы… Просто тут вот… стоим, наверное…

— Ладно, стойте, — разрешил Андреев, — только никуда не уходите. Я за своими сбегаю.

Он побежал за своими. Мы с Зухус сделали ноги и отсиживались в буфете на втором этаже Ленинградского вокзала, пока поезд, в котором были пьяные актеры, не исчез в ночи. Мы понуро пошли к своему поезду. Перспектива всю ночь сидеть в неизвестно какой позе не радовала.

Я жуткая трусиха. Зухус, может быть, тоже. Только вот боимся мы совершенно разных вещей. Я — мужчин и пауков. А Зухус… не знаю, потому что, как оказалось, я совсем не знаю Зухус. Мои знакомые отзываются о ней по-разному, иногда говорят диаметрально противоположные вещи. Мне плевать. Я люблю Зухус просто потому, что она Зухус и есть на этом свете. А конец у меня, конечно, будет плохим. То ли я нажрусь какой-либо дряни на белом диване, запив все алкоголем, как Монро, душка, упокой, Господи, ее душку. Или просто как все наркоманы или бомжи. А может, прыгну откуда-нибудь, что меня, конечно, не очень привлекает.

В жизни видишь много мертвых людей, которым тоже скучно. А вот Зухус — она живая, и теплой человеческой крови ей ой как много надо. Так это и в кайф, знаете ли…

Я никогда не думала о них. Они не посещали меня во сне. Они не присылали мне писем на тонкой папиросной бумаге, пахнущей болотными испарениями и лунным светом. Я вообще не верила в них. Никогда.

В 2001 году я встретила на Владимирском проспекте Михаила. Он возился с синим мопедиком, совсем не подходящим ему ни по размеру, ни по цвету, ни по социальному статусу. Михаил снимался в брутально-дебильном сериале с идиотским названием и играл в театре. Михаил не был красив и не был особенно умен. Я не говорю об изыске — сами понимаете, почему.

— Привет, — сказал мне Михаил.

— Привет, — ответила я, думая о том, что желтые звезды — очень редкая разновидность звезд.

— Хочешь, прокачу? — спросил Михаил.

— Зачем?

— Просто так, — пожал плечами Михаил.

— Хм-м… — И вдруг все желтые звезды в моем сознании померкли, потому что зеленые звезды блеснули в зрачках Михаила. Зеленые, как папоротники, как хвощи и плауны, как что-то забытое, древнее.

— Поедем ко мне? — Я взяла Михаила за руку и умоляюще взглянула в его глаза.

— Хорошо, — кивнул Михаил.

Мы бросили синий мопедик на Владимирском проспекте — он жалостно хрустнул, падая на асфальт, — сели на метро и поехали ко мне. В метро мы прижимались друг к другу, вдыхали друг друга и смотрели друг другу в глаза. Дома было темно. Вещи спали. Зеленый свет входил в мой дом вместе с Михаилом.

— Любимый. — Я толкнула Михаила на ковер.

— Моя, — отозвался Михаил, расстегивая ремень на джинсах.

Комната купалась в зеленом свете, по стенам ползли, разрастаясь, папоротники, хвощи и плауны, пол вокруг ковра становился болотной топью…

…После я увидела их, родственников. Их было много, они кивали нам, а мы — им. Нам было хорошо. Мне, Михаилу и болотным карликам-иебанам — нашей родне.

Мы живем хорошо. Михаил развелся с женой и ушел из своего мерзкого сериала. Мы любим друг друга — еще бы, ведь в наших венах течет древняя иебанская кровь, а в наших глазах часто сияют зеленые звезды. Родственники навещают нас. Иногда.

_____

Сны бывают разные. Любовь… оставим. Трудновато переходить рубежи. Неизменного мало: семья, как это ни банально, друзья, некоторая доля уважения к известным лицам и неопределенные до нужной степени мечты. Любовь… глупости все это.

Дорогие москвичи, питерцы и гости обеих столиц! Обращаюсь к вам с предупреждением: ни за что не ездите на синем коварном поезде «Юность»! Это вам дорого обойдется, и речь идет не о деньгах, а о вашем здоровье, нервах и вере в разумное начало этой жизни.

Мы с Зухус в первый и последний раз сели в «Юность» ночью 9 марта. Праздник уже закончился, Золушка вновь обрела свою тыкву, и ледяной ветер унес цветы, конфетти и обрывки разноцветных лент далеко в укрытые снегом поля. Зухус не могла сидеть — нервы — и стояла передо мной живым укором. Я не могла вытянуть ноги, вместо этого я попыталась их поднять, но положить их все равно было не на что, поэтому я просто подтянула коленки к животу и стала смотреть в окно, ожидая, когда перрон плавно растворится в ночи.

Этого не происходило так долго, что я была вынуждена спросить время. Оказалось, что мы должны были отправиться еще полчаса назад. «Так бывает», — успокоила нас с Зухус сидевшая напротив женщина в вязаной шапке с помпоном. Зухус переступала с ноги на ногу, как запертый в стойле конь, я ерзала на жестком, неудобном сиденье. Сверхчувствительная интуиция у меня в голове начала уступать место активной злости. Ее всячески подогревали соседи.