Джуд стал складывать костюм, намереваясь убрать его в коробку.

– Сожги его, – выпалила Джорджия с такой горячностью в голосе, что Джуд удивился. – Сожги этот мерзкий костюм к черту.

На миг его охватило почти неудержимое желание именно так и поступить: найти какую-нибудь горючую жидкость, облить ею костюм и сжечь на подъездной дорожке. Но почти сразу Джуда охватили сомнения. Его останавливала бесповоротность такого действия. Кто знает, какие мосты он сожжет вместе с этим куском ткани? Где-то на краю сознания промелькнула мысль о вонючем костюме и о том, как его можно использовать, но она ускользнула прежде, чем Джуд успел поймать ее. Он устал. Сейчас он не в состоянии ни о чем думать.

Причины, побудившие его отказаться от идеи сожжения, были нелогичны, основаны на предрассудках и неясны даже ему самому. Однако когда он заговорил, оказалось, что у него есть вполне разумное объяснение:

– Мы не можем сжечь его. Костюм – улика. Если я подам на эту женщину в суд, мой адвокат обязательно захочет его увидеть.

Джорджия рассмеялась – слабо и невесело.

– За что? За нападение с помощью злого духа?

– Нет. Может быть, за хулиганство. Или преследование. Она угрожала мне, а это серьезно, даже если она сумасшедшая.

Он закончил складывать костюм и уложил его обратно в коробку, в гнездо из вороха упаковочной бумаги. Дышал он все это время через рот, отвернувшись в сторону от источника смрада.

– Вся комната провоняла. Меня сейчас вырвет, кажется, – выдавила Джорджия.

Джуд искоса глянул на нее. Она рассеянно прижала правую руку к груди, уставившись на черную глянцевую коробку. До сих пор она прятала руку у себя за спиной или под мышкой. Большой палец распух, и место, куда пришелся укол, воспалилось и загноилось. Джорджия увидела, что Джуд смотрит на палец, сама взглянула на руку, потом улыбнулась печально.

– Да у тебя там инфекция.

– Я знаю. Я мазала ранку противовоспалительной мазью.

– Может, стоит сходить к врачу? От столбняка никакая мазь не поможет. – Она потрогала ранку пальцами, осторожно сдавила края.

– Я укололась об иголку, спрятанную в костюме. А вдруг она отравлена?

– Вряд ли. Если бы там был цианид, мы бы уже догадались.

– А если сибирская язва?

– Я говорил с той женщиной. Она, конечно, полная идиотка, и ей давно пора отправиться к психиатру, но не думаю, что она послала бы мне что-либо отравленное. Она же понимает, что можно загреметь за решетку. – Он взял Джорджию за запястье, притянул к себе и изучил раненый палец внимательнее, чем в первый раз. Кожа вокруг зараженной области стала мягкой и сморщилась, как от долгого нахождения в воде. – Знаешь что, посиди пока перед телевизором, а я попрошу Дэнни записать тебя к врачу.

Он отпустил ее руку и кивнул на дверь, но Джорджия не двинулась с места.

– А ты не посмотришь, сидит ли он там? – попросила она Джуда.

Помолчав, Джуд кивнул и пошел к двери. Через приоткрытую на пол фута щель он выглянул за порог. Солнце за это время передвинулось или скрылось за облаком, оставив холл в прохладной тени. Кресло-качалка у стены была пуста. Никто не стоял в углу с бритвой на цепочке.

– Чисто.

Джорджия тронула его за плечо здоровой рукой.

– Однажды я тоже видела привидение. В детстве. – Джуд не удивился. Он не встречал ни одной поклонницы «готики», которая бы не сталкивалась со сверхъестественными явлениями или не верила с безоглядной детской искренностью, неуместной во взрослом человеке, в астральные тела, ангелов либо колдовство.

– Я тогда жила с Бэмми, своей бабушкой. Это было после того, как отец впервые выгнал меня из дома. Однажды я зашла на кухню, чтобы налить себе стакан бабушкиного лимонада – она делает очень вкусный лимонад, – и случайно посмотрела в окно. Я увидела в нашем дворе девочку. Она рвала большие одуванчики и дула на них – ну, знаешь, как делают все дети, – и напевала что-то. На вид она была немного младше меня, в каком-то очень бедном платье. Я распахнула окно, чтобы спросить у нее, что она делает в нашем дворе. Она услышала скрип рамы, подняла голову, и я сразу поняла: она мертвая. У нее были неправильные глаза.

– Что значит «неправильные»? – спросил Джуд, чувствуя, как кожа по всему его телу стягивается и покрывается колючими мурашками.

– Такие… черные. То есть это были даже не глаза, а что-то поверх них. Как будто их закрыли чем-то.

– Закрыли, – повторил Джуд.

– Да. Закрасили. Черным. Затем она отвернулась и посмотрела куда-то через забор. Потом вдруг выпрямилась и пошла через двор. Она двигала губами, как будто говорила с кем-то, но никого не было видно, и я не слышала ни слова. Когда она собирала одуванчики и пела, я ее слышала, а когда она встала и с кем-то заговорила, я уже не различала ни звука. Мне это всегда казалось странным, что я слышала ее, только когда она пела… В общем, потом она потянулась кверху, словно перед ней, по ту сторону забора Бэмми, стоял кто-то высокий, и она взяла этого человека за руку. И вот тогда я вдруг страшно испугалась, даже задрожала вся. Я почувствовала, что с ней случится что-то очень плохое. Я хотела сказать ей, чтобы она не брала человека за руку. Кем бы он ни был, тот невидимый человек, нужно отойти от него немедленно. Только я так испугалась, что почти не могла дышать. А маленькая девочка еще раз оглянулась на меня, посмотрела печально своими закрашенными глазами, оторвалась от земли, Богом клянусь! – и перелетела через забор. Перелетела, конечно, не как птицы, а будто перенесенная невидимыми руками. И все, больше я ее не видела. Меня прошиб холодный пот, и от слабости пришлось сесть на пол. – Джорджия бросила короткий взгляд на Джуда: может быть, хотела проверить, не смеется ли он над ней. Но он кивнул, прося продолжать. – Бэмми нашла меня на полу кухни. Она захлопотала, стала спрашивать, что случилось. А когда я все объяснила, она ужасно расстроилась и даже заплакала. Она села на пол рядом со мной и сказала, что верит мне. Сказала, что я видела ее сестру-двойняшку – Рут. Я и раньше знала, что у Бэмми была сестра, и она умерла совсем маленькой. Но только в тот день бабушка поведала мне, что случилось с Рут на самом деле. Я-то думала, что ее сбила машина или что-то в таком роде, но все оказалось не так. Однажды, когда им было лет по семь или восемь – в середине пятидесятых, – их позвали домой обедать. Бэмми послушалась, а Рут осталась на улице, потому что есть она не хотела и вообще всегда была непослушной. Пока Бэмми и взрослые члены семьи обедали, кто-то похитил Рут со двора. Больше ее никогда не видели. И с тех пор живущие в этом доме люди время от времени видят ее привидение: она рвет одуванчики, дует на них и поет, пока кто-то не забирает ее через забор. Моя мать видела призрак Рут, и муж Бэмми видел ее однажды, и кое-кто из друзей Бэмми, и она сама: тоже видела. И те, кто видел ее, чувствовали то же самое, что и я: хотели сказать девочке, чтобы она не шла к человеку за забором, чтобы держалась от него подальше. Но, как и я, они были слишком испуганы, чтобы сказать хоть слово. Бэмми считает, что так будет продолжаться до тех пор, пока кто-то не решится предостеречь Рут. Что призрак Рут словно заснул и видит сон о последних минутах ее жизни. Нужно, чтобы кто-нибудь разбудил его.