Так вот. Он надеется, что инспектор, которому, вероятно, надоело напоминать ему свое имя, усек главное. Впрочем, он и в самом деле ужасно расстроен и просит извинить его, он никогда не запоминает имен.

Грацци смотрел на него ничего не видящими глазами, от его слов у него кружилась голова, и он был даже немного напуган тем, что до сих пор не вызвал дежурного из коридора, чтобы отправить этого одержимого в тюрьму предварительного заключения при Префектуре, чтобы он там немного остыл.

Он был огромного роста, на целую голову выше Грацци, лицо было безобразное, ужасающе худое, но голубые беспокойные глаза невольно притягивали к себе.

Грацци совсем иначе представлял себе любовника Жоржетты Тома. Теперь он уже и сам не знал, каким он себе его представлял. Вот он сидит перед ним. Он оказался лучше, чем торговец автомобилями. Но он раздражает Грацци, потому что все время перебарщивает, и от этого парня у него, Грацци, раскалывается голова.

Но накануне, в то время, когда было совершено убийство, он находился у друзей в пятидесяти километрах от Парижа, в одной из деревень департамента Сена и Уаза, и все шестьсот жителей этой деревни могут подтвердить его слова, его невозможно было не заметить.

Габер позвонил в четверть первого. Он только что побывал у Гароди. И звонит из табачной лавки на улице Лафонтена. Он разговаривал с невесткой, и надо признаться, она чертовски хороша.

— Она ничего не знает, ничего не заметила, ничего не может сказать.

— Ее описания совпадают с тем, что говорил Кабур?

— Она никого не стала описывать. Уверяет, что легла, как только села в поезд, и сразу же уснула. Она едва помнит убитую. Вышла из вагона, как только поезд остановился, потому что свекровь встречала ее на вокзале.

— Она должна была запомнить других пассажиров… А потом, тут что-то не так. Кабур утверждал, что верхняя полка до двенадцати или до половины двенадцатого не была занята.

— А может, он ошибся?

— Я жду его. Как она выглядит?

— Красивая, брюнетка, длинные волосы, большие голубые глаза, маленький вздернутый носик, как раз в меру, тоненькая, рост метр шестьдесят, неплохо сложена. Все эти разговоры ей неприятны, тут сомнений нет. Она все время уходит от ответа, ты представляешь, как это бывает. Она хочет только одного: чтобы ее оставили в покое. Она придет завтра утром дать показания.

— Она не заметила ничего особенного во время пути?

— Ничего. Говорит, что ничем не сможет быть нам полезной. Она села в поезд, сразу же легла и уснула, потом вышла из поезда, свекровь ждала ее на вокзале. Вот и все. Она никого не знает, ничего не заметила.

— Она что, дура?

— По виду этого не скажешь. Ей это допрос неприятен, вот и все. Чувствуется, она не хочет, чтобы ее впутывали в такого рода историю.

— Ладно. Поговорим о ней после обеда.

— Что я должен сейчас делать, патрон? Я бы хотел пообедать с одной подружкой.

— Обедай себе на здоровье. А потом отправляйся в Клиши и переговори с водителем грузовика, Риволани. А я еще немного подожду Кабура. После обеда поедем к актрисе.

В три часа дня Таркен уже сидел за столом в своем кабинете. Пальто он не снял. Вид у него был довольный.

Он поднял глаза на Грацци, но остановил свой взгляд на уровне его галстука и сказал:

— Ну, мистер Холмс, как самочувствие? Он печатал на машинке свой отчет. Составлял он их очень ловко. Главное, уметь подать, понимаешь, что я хочу сказать?

Грацци остановился около стола, ожидая, когда Таркен допечатает до конца фразу, работал он обеими руками, как заправская машинистка. А Грацци так неуютно чувствовал себя за машинкой, что всегда составлял черновики от руки.

Шеф сказал, что дела идут хорошо. Он откинулся на спинку кресла и достал мятую сигарету из кармана пальто, расправил ее и попросил: дай, пожалуйста, огня, у меня всегда уводят спички. Затянувшись, он что-то удовлетворенно пробурчал, затем сказал, что он, вероятно, со всем этим распутается дня через три, в среду утром встретится с самим патроном, «а потом я смогу, милый мой, немного и побездельничать».

А как идут дела у него, Грацци? Он думал об этой девице сегодня утром, когда принимал ванну. Сейчас он сделает ему, Грацци, подарок. Пусть слушает внимательно.

Как обычно в таких случаях, он встал и, приняв театральную позу, сказал, что тут нечего ломать себе голову. Красотку могли задушить, во-первых, из-за того, что произошло еще до отъезда в Марсель. Во-вторых, из-за того, что произошло во время ее пребывания в Марселе. В-третьих, из-за того, что произошло после ее отъезда из Марселя, уже в самом поезде. Главное — выяснить мотив преступления, тогда ты сразу увидишь, куда это ведет.

Грацци буркнул что-то невнятное о простоте и упрощенности, но шеф ответил: та-та-та, если ты во всем разберешься, не выяснив прежде мотива преступления, сообщи мне, а то я человек темный.

Он добавил, что Грацци достаточно умен и, конечно, понял, что два предположения из трех не выдерживают критики. А именно, первое и второе. Если подонок, совершивший это, знал жертву до того, как сел в поезд, то нет и одного шанса из десяти тысяч, что он выбрал бы подобное место и подобное время, чтобы ее укокошить. Будь у него даже не все дома, он, раз уж был с ней раньше знаком и дал себе труд последовать за ней до Парижа, скорее выбрал бы для убийства зал «Мютюалите», где собирается до пяти тысяч человек, а то и просто площадь Согласия, если ты понимаешь, что я этим хочу сказать: даже там все было бы не так заметно.

Таркен, засунув руки в карманы пальто, покружил по комнате, затем вынул одну руку и, уставившись в галстук Грацци, дотронулся до него пожелтевшим от никотина пальцем.

— Нет, все произошло в поезде, мистер Холмс! Надо хорошенько разобраться в том, что произошло той ночью. С 22 часов 30 минут пятницы до 7 часов 50 минут субботы, от этого нам не уйти.

Он трижды коснулся указательным пальцем груди Грацци и проговорил, чеканя каждое слово:

— Единство времени, единство места, единство всего, что пожелаешь, это же классика. Если ее придушили в поезде, значит, этот подонок прежде с ней не был знаком и не мог выбрать другое место, значит, он торопился, все решилось тут же, на месте.

Теперь он коснулся пальцем своего лица, уперся им в лоб.

— Уж поверь, — убежденно проговорил он. — Если я что и умею делать, так это соображать.

Есть ли у него что-нибудь новое?

Грацци ответил: нет, ничего особенного, он допросил несколько человек, но все они находились слишком далеко от места, где было совершено убийство, чтобы их можно было заподозрить. Надо будет еще проверить, чем занимался в это время ее бывший муж, Жак Ланж, а также один жилец с улицы Дюперре, с которым Жоржетта Тома была знакома.

Он ожидает также первого сообщения из Марселя.