Брр, ну и гадость! Не, пить эту субстанцию глотками — так никаких огурцов не хватит, чтобы ее закусить. Надо что-то придумать. Ну да, точно: как там второй режиссер рассказывал? Берешь бутылку, хорошенько ее раскручиваешь, чтобы содержимое винтом пошло, потом аккуратно опрокидываешь ее в рот и ждешь, пока не опорожнится.

Ух ты! Вот это да! И ведь получилось! Хор-ро-шо пошла! Только что-то у меня голова закружилась. Ой, это уже натуральный вертолет. Так, потихонечку-полегонечку ползем до кроватки, а то если я прямо на полу засну, точно простужусь…

Солнце упорно лезло в глаза, пробиваясь и пиная мой мозг даже сквозь плотно прищуренные веки. Мамочки святы, какая адская боль! Череп разламывается на кусочки, тело болит так, будто по нему трактор проехался. «Вчера пил с русскими, лучше бы я умер…»

Ой, зачем же я про спиртное-то вспомнила! На душе еще сильнее поплохело, хотя куда уж хуже-то! И тошнота к горлу волнами катит, а у меня желудок пустой, как пересохший колодец. Если я правильно помню события прошедшей ночи, выворачивало меня знатно, дед бегал как заводной, тазики менял. И водой меня отпаивал, только почему-то ничего не помогало. А потом я окончательно отрубилась и заснула. Эх, спать бы мне до второго пришествия, но увы: гадкое солнце разбудило меня, и настало самое кошмарное утро в моей недолгой жизни.

Ух ты, так вот ты какая, печень! Да ладно, я пошутила, чего ж ты так зверски пинаешься в бок? Ну подумаешь, пришлось немного поработать в авральном режиме, с кем не бывает? Все, поняла, признаю свою вину! Только не надо так болеть, умоляю! Ох, ну почему, когда мне это больше всего надо, сознание меня не покидает, а, напротив, берет и возвращается? Вот бы сейчас в отключку да переждать, пока похмелье не пройдет. Но ведь нет, лежи мучайся!

На подбородок скатились слезы. О-па, я снова плачу. Кажется, за прошедшие сутки норму по слезам я выполнила на два года вперед. Только если вчера я плакала из-за того, что меня бросили, то сегодня все куда банальнее: мне просто очень-очень плохо. И если голова на пару с печенью не перестанут меня терзать, я, наверное, умру. Потому что терпеть такую боль не под силу ни одному человеку…

— Ну как там она?

— Неважно, — вздохнул дед. — Пришла в себя, теперь мечется по кровати. Плохо ей. Еще бы, такое отравление заработать! И я, старый дурак, не догадался бутылки перепрятать! И как она только сообразила эту бормотуху приговорить?! Совсем вразнос девка пошла…

— Может, врача вызвать?

— Да по-хорошему не врача, а просто в больницу ее отправить, но ведь уперлась рогом. Мол, не хочу больше к этим живодерам, и точка.

— Боюсь я за нее. Может, все-таки обратиться к специалистам?

— Ну, если Лизоньке совсем плохо станет, тогда ничего другого просто не останется. Хотя я надеюсь, что своими силами обойдемся. Желудок я ей промыл, таблетками от отравления накормил. Ближе к полудню пойду супчик куриный приготовлю, чтобы бульоном ее отпаивать.

— Все из-за меня! — грохнул кулаком по столу Лешка. — Это я ее до такого довел! Никогда себе этого не прощу!

— Тише ты, тише! Не шуми, Лизе сейчас любой шорох в голове набатом отдается. Лучше давай-ка я тебе примочки поменяю. Эх, жалко, льда нет. Хотя все равно уже поздно. Будешь в ближайшую неделю синеглазым ходить. Удачно она тебя боднула!

— А царапины как? Щиплет ужасно.

— Да вон можешь в зеркало на себя полюбоваться.

— Ну и рожа! — присвистнул Леша, увидев свое отражение. — На улице с такой лучше не появляться…

— Вот спрашивается, почему ты Лизе не сказал, что ты — это ты? Наверняка она с пьяных глаз себе невесть что вообразила, вот и дала отпор!

— Да я просто не успел! Она как сиганула в воду, я ходом за ней! Думаю, топиться пошла от несчастной любви, спасать надо, пока не поздно. Схватил в охапку и на берег. А она как принялась меня драть! Честно говоря, я даже не понял тогда, что она меня просто не узнала. Решил, что это в ней злость на меня кипит. Хотел было извиниться, как она меня зубами за плечо — хвать! Я от боли едва на дерево не залез!

— Ох, право слово — дети. Набедокурили вы вчера знатно. И ведь сами себя наказали! А теперь лечи вас, глупышей. Вот как ты, спрашивается, теперь на свадьбе в таком виде появишься?

— Придумаю что-нибудь, — не слишком уверенно отозвался Лешка, рассматривающий в ручном зеркальце полученные боевые раны.

— Кстати, малинник я в порядок привел, а то ты там, как шалый медведь, повозился. Все кусты разъерошил.

— Извините! Я, когда из окна эвакуировался, дороги не разбирал. Вот и грохнулся прямо на грядку! Да еще так неудачно, едва ногу не вывихнул.

— Я так и понял. Весь разговор слышал?

— Ага. Еле сдержался, чтобы к вам не присоединиться, когда она про Анджея рассказывала! Честное слово — увижу еще хоть раз этого красавчика, точно рыло начищу! Меня аж переколбасило всего, когда Лизка поведала, как он с ней обошелся. Сидел и по земле кулаком долбил, чтобы не сорваться.

— Теперь-то уразумел, что она тут ни при чем?

— Да уразумел я, уразумел, а что толку, если Лизка из-за меня напилась вдребадан?

Из соседней комнаты раздался долгий протяжный стон.

— Лиза! — подскочил на месте Лешка.

— Сиди уж, герой, — остановил его дед. — Или забыл, на что ты сейчас похож? Хочешь, чтобы Лиза с перепуга в тебя еще и табуреткой запустила? Подожди, пока хоть чуть-чуть оклемается. Еще вся жизнь впереди, успеете наговориться.

— Но она-то по-прежнему думает, что я ее бросил! Так же нельзя!

— Могу тебя порадовать: если она о чем-то сейчас и думает, так только о том, как бы избавиться от головной боли. Для нее это сейчас на первом месте. Ну ладно, пойду, проведаю ее.

— Обещайте, что, если она себя хоть чуть-чуть лучше почувствует, расскажете ей обо всем? Ну, что я здесь и по-прежнему ее люблю. Хорошо?

— Сам скажешь. Думаю, у тебя это лучше получится, чем у меня, — улыбнулся Лешке дед.

Как же мне плохо! Все, если только переживу сегодняшний день, больше ни грамма спиртного в рот не возьму! Какой же кошмар! Глаза от боли наружу вылезают, внутри гадко и мерзко, как в нечищеном свинарнике, а уж про печень я вовсе молчу. Пульсирует справа так, что, глядишь, скоро бок разорвется.

А еще ужасно холодно! Чувствую, как леденеют кончики пальцев на ногах. Хотя нет: ногам холодно, а вот голове-то как раз жарко. И ведь не повернешься, чтобы одеяло поправить. Каждое движение такой болью отдается, что трижды подумаешь, стоит ли овчинка выделки.

Говорят, что истина в вине. Так вот, заявляю со всей ответственностью: нету там никакой истины, одни лишь глюки! Причем в больших количествах. Вот даже сейчас: лежу, страдаю, а за стеной Лешкин голос слышится. Спрашивается, откуда бы здесь Лешке взяться? Вот именно, неоткуда! Обычный алкогольный бред, и ничего больше. Причем я-то прекрасно это понимаю, а избавиться от этой галлюцинации не могу, хоть ты тресни. Да за что ж мне такое наказание!