«Ей воздавали должное не только как королеве, но и как женщине», – изящно выражался виконт Кэ де Сент-Эймур.

Лишь самой себе Анна могла признаться, что собирает столько народу лишь для того, чтобы среди этого множества незаметно и безбоязненно мог появиться лишь один.

Но, впрочем, эти слова – незаметно и безбоязненно – совершенно не подходили к этому человеку. Во-первых, граф Рауль де Крепи не мог бы остаться незамеченным даже в тысячной толпе. Во-вторых, он никого и ничего не боялся.

Граф Рауль происходил по побочной линии от самого Карла Великого, то есть принадлежал к прошлой королевской династии Каролингов. Он был из числа тех вассалов, которые не прочь подставить ножку своему сеньору. И, казалось бы, сейчас, когда на троне неокрепший юнец под опекунством слабой женщины, самое время для скандального графа половить рыбку в мутной воде, оттягать для себя некоторые привилегии. Да хотя бы уменьшить размер королевской дани на владения де Крепи. А то и мятеж поднять. Однако… он не смел. Более того – он даже не помышлял ни о чем таком.

От страха. Все-таки было, было нечто, чего боялся даже этот на редкость самоуверенный человек! Это – неблагосклонность и равнодушие Анны.

Но она вовсе не была к нему равнодушна.

Когда этим двоим стало вдруг понятно, что веселая, дружеская взаимная склонность перешла в любовь? Таили они ее от себя и друг от друга? Ну, разве что Анна – и то лишь потому, что граф Рауль был женат.

Они никогда не говорили о мадам Алиеноре-Хакенез де Валуа де Крепи. Она никогда не появлялась в замке Анны, хотя многие бароны приезжали со своими женами. Алиенору-Хакенез сюда не звали, а приехать незваной она не могла. Эта милая, хорошенькая простушка до дрожи боялась слов «король» и «королева» и была рабски влюблена в своего красивого и жестокого супруга. Она до сих пор не могла опомниться от счастья, что является его женой. Это значительно поднимало ее в собственных глазах, хотя Рауль предпочел ее другим невестам лишь за обширные земли в Амьене и других местах, которые она принесла мужу в приданое.

Рауль жил собственной жизнью и порою даже забывал, что у него где-то там, в Крепи, есть жена. А теперь он вообще был способен думать только об одной женщине на свете. Об Анне!

В конце концов Рауль осознал, что жить без нее не может. Этот человек был прирожденным воином, захватчиком, он привык с бою брать все, чего желал. Граф явился в королевский замок как раз тогда, когда королева отправилась на прогулку. Она бродила по дорожкам сада, плавно переходящего в лес, и грезила о Рауле, как вдруг он внезапно предстал перед ее глазами, словно был призраком, который она вызвала некими волшебными словами. Анна смотрела на явившегося пред ней графа – смотрела и не могла насмотреться!

И внезапно Анна поняла, что это никакой не призрак. Потому что призраки не сжимают в объятиях живых женщин. И их поцелуи не могут быть такими пылкими, что у этих женщин начинают подгибаться ноги. И призраки не могут подхватывать этих женщин на руки, мчаться с ними к ждущим коням, подсаживать драгоценных красавиц в седло и вспрыгивать позади. И, наверное, кони призраков уносятся в какие-нибудь заоблачные выси или проваливаются в бездну преисподней, но отнюдь не скачут во весь опор, сшибая зеленые ветви при дороге, в Крепи, чтобы остановиться, взрыв землю копытами, возле церкви…

Рауль принял Анну с седла и, держа на руках, какое-то мгновение смотрел ей в глаза. Глаза были испуганными, но и только. Она не рвалась, не кричала, не звала на помощь. Счастливо улыбнувшись, Рауль широкими шагами двинулся в церковь, крича:

– Отец мой! Где вы, отец мой?

Услышав голос сеньора, попечением которого существовали весь приход, церковь да и сам священник, выбежал кюре.

– Немедленно обвенчайте нас! – приказал Рауль. Анна, которую он по-прежнему держал на руках, вздрогнула, но Рауль воспринял это как знак прижать ее к себе еще крепче. Что он и сделал.

Не сразу у ошеломленного кюре прорезался голос:

– Обвенчать вас, говорите вы, сударь? Но как же… осмелюсь напомнить вам о графине Алиеноре…

– Я помню о ней, – резко прервал его Рауль. – Делайте, что вам велено.

– Но вы уже повенчаны с одной женщиной! – почти в отчаянии вскричал несчастный кюре. – Как же я могу венчать вас с другой?! Наш всемилостивейший Господь…

– Вы что, боитесь, что наш всемилостивейший Господь не умеет считать до двух и запутается в моих женах? – глумливо хмыкнул Рауль. – Не беспокойтесь, ему недолго придется ломать себе голову, ибо завтра же я начну процедуру развода с графиней.

– Тогда, быть может, стоит повременить с венчанием до ее окончания? – робко предложил кюре и в ужасе зажмурился от гневного крика графа:

– Подождать?! Ты прекрасно знаешь, нечестивец, что согласие на развод может дать только папа римский! А его согласия ждут годами! Но я не могу жить без этой женщины. Понимаешь? Я умру, если она не станет моей. А она не согласится жить со мной во грехе. Поэтому – поэтому немедленно венчай нас, или…

– Побойтесь Бога! – простонал кюре.

– Я советую тебе побояться меня! - процедил Рауль, и это было последним доводом, который окончательно вышиб у бедного кюре почву из-под ног.

– Пройдите к алтарю, – прохрипел священник. – Надеюсь, венчание свершится по взаимному согласию?

Этими словами он попытался сохранить подобие достоинства. Ответ он знал заранее. Ведь если женщина не хочет принадлежать мужчине, она не будет цепляться за него так, словно его объятия – это последнее прибежище в ее жизни!

Нет, ну откуда бедному кюре было знать, что объятия Рауля – и впрямь последнее прибежище в жизни Анны?!

…Ей чудилось, она первая из всех живущих на земле постигла истину: вслед за ночью приходит утро, а после тьмы всегда светит солнце. То, что происходило с ней в объятиях Рауля, не имело названия в человеческом языке, не имело цены – то есть за это душу не жаль было отдать на поругание врагу рода человеческого, а не только имя – на осмеяние!

А впрочем, никто не решился бы смеяться над матерью короля и над человеком, подобным сеньору Раулю де Крепи. Но их осуждали – что да, то да. Мужчины – прежде всего из-за того, что страстно желали бы оказаться на месте графа. Женщины – из-за того, что безумно завидовали Анне. Бодуэн откровенно радовался: его влияние при Филиппе упрочилось. Филипп привык верить, что все, сделанное его матушкой, – хорошо и правильно, а потому в его присутствии никто и слова не смел молвить в осуждение ее величества королевы Анны. Бурно выражали свое негодование лишь первая мадам Рауль и папа римский.

Дело в том, что буквально на следующий день после венчания с Анной Рауль явился в тот из своих многочисленных замков, где скучала покинутая супруга, и приказал ей немедля отправляться в монастырь.

– Почему?! – в ужасе вскричала несчастная.

– Потому что вы мне изменяете, – выпалил Рауль. – Не трудитесь спорить, у меня есть доказательства! Я отлично помню, как вы строили глазки тому бродячему жонглеру, три года назад! Так вот – больше я вашего беспутства терпеть не намерен. Отныне я вам не муж, а вы мне – не жена!