Не желая платить акциз сборщикам, которые время от времени наведывались в эти северные края, Магнус Эунсон прятал свой продукт даже в церкви. Однажды, ожидая проверки, он перенес все кеги (20-литровые бочки) из церкви к себе домой. Там он составил их посреди комнаты, накрыл белым полотном, а рядом поставил крышку от гроба. Когда представители власти, безрезультатно обыскав церковь, зашли в его дом, вокруг «гроба» в печали стояла вся большая семья Магнуса, а он сам, на коленях, читал Библию. Представители закона остановились в дверях, а кто-то шепнул: «Оспа!» Сборщики акциза ретировались и еще долго не беспокоили находчивого предпринимателя.

В наше время виски – продукт массового производства. Мелкие производители сначала противостояли этому, утверждая, что массовость портит продукт, но им пришлось смириться.

Современное название виски пишется как whisky – в шотландском варианте, и whiskey – во всех остальных. Если на бутылке написано «whisky», то напиток точно произведен в Шотландии, а если «whiskey» – где угодно, только не в Шотландии.

Слово «виски» не склоняется. «Виски» – слово с двойной грамматической нормой – может быть как среднего, так и мужского рода, но не женского.

Не исключено, что скоро виски может получить титул самого дорогого алкоголя в мире. Пока наиболее дорогой виски – Macallan 60-летней выдержки ($62 000 за бутылку, таких бутылок всего 40). Однако уже на продажу выставлена бутылка ирландского виски ХІХ века стоимостью 100 000 фунтов (что практически равно $200 000). Это единственная сохранившаяся бутылка из вискокурни Nun’s Island Distillery в графстве Galway.

Виски также неплохой объект для инвестиций. Бутылка 17-летнего виски Ardberg стоила в феврале 2005 года $75, а в ноябре 2007-го – уже $198. Таким образом, рост ее цены составил 250 % за 30 месяцев.

9 ноября 2007 года бывший министр финансов Голландии Gerrit Zalm основал биржу для торговли виски – World Whisky Index. На сегодняшний день портфель заказов WWI составляет $392 000. Покупая виски на WWI, получаешь сертификат, который подтверждает твое право на последующую продажу конкретно этой бутылки. Как и на любой товарной бирже, забирать бутылку не обязательно, можно оставить ее на хранение WWI. Инвестиции в виски очень популярны среди японцев, китайцев и россиян.

В мире ежесекундно покупается более 30 бутылок шотландского виски, и продается его почти вдвое больше, чем канадского, американского, японского и ирландского, вместе взятых.

Роксана, покидая Олькину деревню, как могла, позаботилась о девочке. Она договорилась с председателем сельсовета о том, что Олька пока что останется в их небольшой однокомнатной квартире типового дома на два подъезда и три этажа, где предоставлялось жилье приезжим работникам, которые не имели собственных домов, – учителям, клубным работникам, пожарному, который осел здесь, приехав из области. А еще она устроила Ольку на лето на работу в столовую на железнодорожной станции. Правда, до вокзала было шесть километров, но иногда девочку подвозили односельчане, которые ехали туда по делам, иногда она сама подъезжала автобусом, а то и пешком молодыми длинными ногами добиралась без проблем при хорошей погоде.

Деревня сначала зашуршала сплетнями, обсуждая Олькину судьбу после отъезда учительницы, но слух о том, что девочка, закончив девятый класс, все-таки не вернется к родителям, а еще и устроится на работу, так же быстро распространился по дворам, конечно вызвав новые пересуды. Кто-то жалел ребенка, которому приходилось самому пробиваться в жизни, кто-то осуждал, мол, не по-людски это – так отречься от матери, какой бы та ни была.

Не сказать, чтобы у Ольки вообще не было никаких чувств к родителям, душа ее болела от воспоминаний, как только девочка давала им волю. Несколько раз поздно вечером она ходила к своему дому, стояла возле забора, смотрела во двор, но зайти побоялась. Да и что нового она могла там увидеть или услышать? Матерщину, ругань, угрозы, обвинения… Поэтому какое-то животное чувство самосохранения держало ее на расстоянии, девочка загоняла свои воспоминания и угрызения совести в глубину души, особенно когда выбиралась из подсознания та последняя страшная ночь в родном доме, хмельные материны роды и мертворожденный ребенок. Только два пути видела перед собой Олька – или вырваться куда-нибудь, или прожить так, как ее родители.

Роксана оставила ей «в наследство» немало книг, телевизор, постельное белье. «Да и зачем ей теперь весь этот хлам, если нашла себе заграничного мужа?» – думала Олька, единственная в деревне зная, по какой именно причине уехала от них учительница. У нее были довольно противоречивые чувства относительно последних событий – иногда чувствовала себя щенком, которого подобрали, отмыли, высушили, откормили, а потом снова вытолкали под дождь в грязь. А иногда ее душила щемящая грусть по такому дорогому человеку, который за несколько месяцев дал ей едва ли не больше, чем родители за всю жизнь. И речь, конечно, не о том, что Роксана оставила Ольке в квартире.

Девочка не могла обижаться на Роксану, ведь та совершенно не обязана была ее удочерять. Тогда, в конце зимы, она просто могла отказать Ольке в приюте, но не сделала этого. Учительница вложила в нее частичку себя, не панибратствуя и не изображая пример для подражания. Но за тот короткий срок их совместной жизни, которая, конечно, не могла длиться вечно, в сознании девочки произошло какое-то «смещение пластов», и это сделало однозначно невозможным ее возврат к прошлому.

Однажды в трудную минуту Олька «постучала». Ей открыли. Открыли и отнеслись по-человечески. И этот жизненный урок она хорошо усвоила. Потому что очень быстро обучаешься всему новому, когда точно знаешь, что отступать некуда.

Через несколько дней после получения диплома о неполном среднем образовании Олька начала работать в столовой на вокзале. Большой квалификации для этого не требовалось – то вытри столы, то помой посуду, то начисти картошки и нарежь лук. Женщины, которые ее окружали, были взрослыми, относились по-матерински, жалели ее, подкармливали, потому что считали слишком худой для такого роста, но, конечно, столовая не курорт – работу нужно было выполнять. Вокзал был небольшим, все друг друга знали. Сотрудники были в основном местными жителями – из этого самого «поселка городского типа», который был для деревни уже великоват, но и до города пока не дотягивал. Так себе – городок, в котором было аж две школы, большой базар, кинотеатр, несколько магазинов, автостанция, при ней пивбар да еще вокзал со столовой, которую не знали, как называть по-новому – для кафе великовата, а для ресторана простовата. Вот и называли, как раньше, – просто привокзальной столовой.

Совсем не передохнув после экзаменов, как многие другие школьники, Олька окунулась в какую-то новую, организованную во времени и пространстве жизнь, с новыми людьми, ежедневными задачами, впечатлениями. Что нравилось Ольке больше всего, так это юбилеи и свадьбы, которые хоть и редко, но случались в этом заведении. Во-первых, это было просто весело и с музыкой, а во-вторых, ей выпадало в такие дни попробовать новых, неизвестных до сих пор блюд, которые готовили ловкие женщины, способные, как оказалось, не только на борщ, макароны с котлетами и салат из капусты для транзитных путешественников и работников соседней стройплощадки. И вот тут-то обычно всеядная Олька из детского любопытства с интересом дегустировала все.