Но могла ли Сьюзан запросто дать Хани то, что давал ей Лиланд? О горе ей – буль-буль-булъ, она была безутешна. Она ненавидела бесконечные игры с Хани в монополию – боже, только не это. Если я еще хоть раз увижу этот маленький защитный шлем и собаку, то отправлюсь прямиком в тюрьму. Не делай этот ход, не собирай двести долларов. А плавание – посмотрите на меня в купальнике, в таком-то возрасте, после рождения ребенка и трехсот тысяч десертов. Вы шутите? Совсем не то, что с Лиландом и его друзьями – все эти бегуны и йоги только рады забросить визжащую Хани в глубокий угол бассейна. Разве ее дочери захочется возвращаться в Дом на Сучьей Горе? В этот Кеннеблядьпорт?

Что же удивительного в том, что Сьюзан ощущала угрозу? А может, все дело в ее раздражительности и чувстве соперничества? Ох, на хрен все это.

Но что хорошего в том, чтобы мучить себя подобными сценами, которые столь старательно воспроизводила подлая часть ее сознания, снова и снова подогревая горечь, оставшуюся после всей этой скверной истории с Лиландом. Нет. Хоть Сьюзан и злилась на мужчину, который оставил ее ради Ника, она не могла обижаться на отца Хани. Не могла обижаться ни на кого, кто доставлял Хани столько радости. Разумеется, она все еще оплакивала свой неудачный брак с таким прекрасным семьянином, как Лиланд. Нет! Ей следовало выйти за кого-то, кто был бы худшим родителем для Хани, тогда бы Сьюзан была более популярной, Хани полагалась бы на нее и к ней бы она бежала, когда ее одолевали маленькие житейские горести, ища укрытие в безопасной гавани теплых, надежных рук Сьюзан, а не Лиланда.

Так нечестно. Сьюзан не была счастлива в детстве, так, как, по ее мнению, должны быть счастливы дети, а теперь ей казалось, что Хани не позволит матери порадоваться ее детству, как она позволяла это отцу.

Так что, когда эмоциональную атмосферу Сьюзан затягивали тучи, ее начинало штормить от жалости к себе. Но тяжелее всего ей приходилось, когда дело касалось Хани. Любит ли Хани ее на самом деле? Ну, она не могла отрицать, что дочь нежно к ней относится, подчас находит ее занятной, часто просит Сьюзан посидеть с ней, пока она не заснет, иногда даже хочет, чтобы мама ей спела или почитала и всегда, всегда говорит, что любит ее, когда желает ей спокойной ночи или прощается по телефону.

Но по мере того, как нарастала волна беспокойства, Сьюзан стала видеть это в ином свете. И от жалости к себе ей начало казаться, что она пятое колесо в семейной телеге, родитель, мимо которого можно пробежать по пути к более приятному отцовскому обществу. Неповоротливое создание с кривыми руками, когда дело доходит до изящного рукоделия, способного привязать любимого человека. Со своего запачканного насеста Сьюзан смотрела на заявления Хани о любви в конце телефонной беседы как на удобный способ избежать вечных неловких разговоров с матерью. Иногда Хани предлагала ей сделку: «Хочешь поговорить с папой?» Если это не срабатывало, высказанная любовь становилась ее билетом к свободе, давая понять, что короткий разговор по телефону официально закончен. Для Хани это предложение любви было боеприпасом, который может пробить выход из обязательного, ритуального общения с матерью. Она коротко отвечала на вопросы, она терпела их, поскольку чувствовала, что должна. «Хорошо, мамочка, я люблю тебя, пока!» И, произнеся это заклинание, исчезала, забирая свои магические чары.

– Почему они называют это «голубой»? – как-то вечером недоуменно спросила Хани, лежа рядом с матерью в сумраке своей комнаты. Сьюзан лежала очень тихо, размышляя над вопросом дочери, им обеим было интересно, как она ответит.

– Ну, я вообще-то не знаю, – осторожно начала она, погладив прекрасные волосы дочери, разметавшиеся по подушке, и почесав ее спинку сквозь маленькую розовую ночнушку, отороченную кружевом. – По-другому это называется гомосексуал, – рискнула Сьюзан. – А слово гомо означает «такой же», понимаешь, когда двое мужчин любят друг друга или две женщины. Они любят друг друга точно так же, как мужчина и женщина. Если же люди противоположного пола, то это называется – гетеро, так что, если мужчина и женщина любят друг друга, они называются гетеросексуалы. Вот почему…

– Мам, – произнесла Хани, прерывая робкий экскурс в любовь нового тысячелетия. Сьюзан сделала вдох – первый с того момента, как бесконечные секунды назад начала свое объяснение.

– Да, детка? – Она задумалась, достаточно ли наболтала, чтобы подготовить своего ребенка к этой гребаной жизни, и сделала мысленную пометку стребовать с Лиланда солидную сумму за то, что он вынудил ее выдать эту информацию. Если да, то она разработала метод. «Гомо» – значит «такой же». А «домо» – «спасибо» по-японски, а Дамбо – симпатичный слоненок, а додо – это птицы, которые кричат «уи-уи-уи!» На это она не подписывалась. Нет! Это уже слишком. Это довесок к разговорам о мужчинах, уходящих к мужчинам. Дополнительный приз. Бесплатный сыр в мышеловке. – Да, детка? – повторила она, смирившись и прекрасно понимая, что портит лучшую часть жизни своей дочери.

– Не хочу про это слушать, пока мне не исполнится семь.

Сьюзан улыбнулась этому невероятно трогательному ответу.

– Может, нам обеим стоит подождать, – сказала она.

Хани немного отодвинулась от матери и устроилась поудобнее, засыпая.

– Споешь мне что-нибудь?

Сьюзан улыбнулась:

– Конечно, колокольчик, что тебе спеть?

Хани на минутку задумалась:

– Песенку про дрозда.

Поцеловав дочь в затылок, Сьюзан вдохнула ее привычный ночной запах – смесь шампуня и свежей шелестящей завершенности. Хани всегда была собой, полной вопросов, уравновешенной, противоречивой и недоверчивой, задумчивой, восприимчивой и забавной. А также – хорошим солдатом, заботящимся о своей команде, осторожным и старающимся никого не обидеть. Маленькая Хани любительница зверушек, первая среди равных, способная ученица и баскетболистка. Хани, которая знала все тексты песен из «Лучших сорока», которая смотрела «Уилл и Грейс»![14]и «Фактор страха», по причинам, которые она, должно быть, даже не понимала. Хани-Аттила – лучшая девочка на свете, Сьюзан готова сразиться за это с кем угодно.

«Забудь свои заботы и печали, я иду к тебе, прощай, прощай, черный дрозд. Туда, где кто-то ждет меня, милая, родная, это она…»[15]

Как избавиться от чудовища в сердце и разочарования в Лиланде? Как не думать о том, что можешь потерять Хани из-за ее отца, когда уже потеряла его? Сьюзан казалось, что единственный способ – не думать об этих увлекательных и ужасных вещах, а значит, нужно найти что-то новое, о чем можно подумать. Что-то или кого-то. Или и то, и другое. Что бы это ни было.