Капитан Дробжек проснулась с утра от счастья. Такое бывает, и особенно часто – в детстве. Она потянулась, пожмурилась, выгнулась – на удивление, почти ничего не болело. И только потом почувствовала, что лежит, спиной прижавшись к теплому, хорошо пахнущему мужскому телу, и что мужчина этот дышит ей в затылок. И крепко так, по-хозяйски, обхватывает ее грудь. А еще он возбужден.

Капитан, несмотря на катастрофичность ситуации – ведь проснись он, и не избежать бы тягостной неловкости, – чуть не рассмеялась нервно. Все как в плохом романе. Подобные моменты всегда казались ей надуманными, а тут надо же. И да, полковник, я заметила, как ты смотрел на мою грудь в прошлый раз. Ты неравнодушен к крупным формам, оказывается? Люджина глянула вниз – на ночь она надела длинную футболку, но прикосновение Игоря Ивановича ощущалось так, будто не было на ней ничего. И смотрелась большая мужская рука на ее теле красиво. Люджина закрыла глаза и попыталась представить, что это их обычное семейное утро, и она может сейчас повернуться, поцеловать его, и, когда он откроет глаза, в них не будет холода и недоумения, а будут лишь ласка и желание. Но, увы, она всегда была реалисткой и твердо стояла на земле.

Следующие полчаса капитан тихонько, дабы не разбудить Стрелковского, отодвигалась от него, разворачивалась – пальцы его спокойно соскользнули на кровать – и потом сразу встала, чтобы не вводить себя в ненужные мечтания и искушения. И не давать повода подумать, будто она навязывается ему.

Игорь Иванович проснулся, когда уже светило солнце. Нахмурился, посмотрел на часы – почти полдень. Вот что значит свежий воздух – проспал почти вдвое дольше обычного, и голова свежая, легкая.

Дробжек не было, ее вещей – тоже, и полковник быстро оделся, почистил зубы и спустился в столовую. Экономка уже накрывала стол к обеду; увидела его, почтительно поздоровалась и тут же засуетилась.

– Садитесь, милорд, обед сейчас будет. Все готово: супчик, котлетки телячьи, греча с луком…

– Где Люджина? – спросил он нетерпеливо.

Экономка, волнуясь, сжала передник.

– Так она с утра самого встала, позавтракала да гулять пошла. Потом спросила меня, есть ли поблизости спортивный магазин, села в машину и уехала. Но уже вернулась, вы не беспокойтесь, лыжи купила да ботинки и сразу кататься ушла. А комнатку-то мы приготовили, гостья ваша и вещи перенесла, понравилось все ей. Вы уж извините, милорд, за вчерашнее…

– Да хватит извиняться, Арина Андреевна, – попросил он с сердцем, – это я виноват, что не предупредил. Где там ваш обед?

Люджина появилась, когда он уже заканчивал есть, – румяная, с блестящими глазами, в пуховике и лыжных ботинках.

– Я нашла, на что потратить отпускные, – задорно сказала она, не обращая внимания на неодобрительные взгляды экономки – невоспитанная гостья прошла в столовую, не раздеваясь, не сняв обувь. – Купила нам с вами лыжи, Игорь Иванович. Только я брала вашу машину, не будете сердиться? А пахнет-то как! – Она потянула носом воздух и обратилась к моментально подобревшей домоправительнице: – Сами готовите?

– Сама, – с гордостью призналась экономка, как раз зашедшая с чайником и дымящимися пончиками. – Штат прислуги маленький совсем остался, только чтобы дом поддерживать в порядке. Так вы голодная, наверное, совсем? Что с утра-то ели, бутерброд, и всё! Давайте за стол, госпожа!

Люджина рассмеялась на «госпожу», сказала: «Сейчас, только переоденусь» – и убежала. И выглядела она при этом так, будто одномоментно скинула лет пятнадцать. Как девчонка. Да уж, свежий воздух действительно творит чудеса.

После обеда пришел важный управляющий, по-деревенски неторопливый, показал новому хозяину все учетные книги, списки арендаторов, перечень того, что нужно отремонтировать и заменить в доме. Старик был обстоятельным, и просидели они долго – а Стрелковскому хотелось на улицу, под сияющее солнце, прокатиться по толстому слою снега. В окне то и дело мелькала фигура Люджины – какой круг она уже делает вокруг дома? Не перенапряглась бы.

В конце концов он не выдержал, вежливо заверил управляющего, что всем доволен, что он молодец и просто обязан принять от него, Игоря, премию, попрощался, быстро оделся и вышел во двор – нагонять в очередной раз пронесшегося мимо Воробья.

Катались они, пока не стемнело, и ужин проглотили, и добавки попросили, и заснули рано – каждый в своей комнате, но довольные и полные той хорошей усталости, которую дает только долгое движение. И следующий день, как подгадал кто, выдался солнечным, и опять были лыжи и уверенный ход впереди его напарницы – капитан очевидно делала Игоря в лыжных гонках, как мальчишку, и иногда только оборачивалась и улыбалась покровительственно. Ему смешно было от этой улыбки.

– Вы неплохо катаетесь для южанина, – похвалила она его, когда они уже ехали обратно в Иоаннесбург. – Занимались?

– Чем я только не занимался, – сказал Стрелковский, глядя на дорогу. – И лыжи, и скалолазание, и по рекам сплавлялся. Всегда мало было.

– А сейчас же что? – спросила капитан. Он промолчал. Как объяснить, что все перестало радовать? Что он думал, будто давно уже отрубило у него желание получать удовольствие от адреналина и проверки своих сил и выносливости? Оказалось, не все выгорело – остался клочок его прежнего, уверенного, азартного, любящего спорт и движение.

Они возвращались в столицу, и чем ближе она становилась, тем яснее наваливались на Игоря привычные безразличие и сухость. И Люджина, видимо, почувствовала это и затихла. А потом и вовсе заснула.

Почти у самого дома Стрелковскому позвонил Тандаджи и сообщил, что посольство Маль-Серены открыло ему визу. И что на неделе можно ехать в Терлассу – ждать, пока у царицы Иппоталии найдется время дать Игорю аудиенцию.

Алина

С утра пятую Рудлог прямо-таки затерзали плохие предчувствия, выражавшиеся в смутном беспокойстве и сосании под ложечкой. Однако они не на ту напали. Алина разумно считала, что все предчувствия разбиваются о подготовку и планирование. Поэтому тщательно просмотрела свой рюкзачок – все ли сложила, не забыла ли чего, – проверила целостность очков и каблуков на ботинках, быстро проглядела за завтраком домашние работы на предмет внезапных ошибок, пробежалась по темам зачета по магической культуре – тут вообще нужно быть идиоткой, чтобы не сдать. И, убедившись, что все предусмотрела, приказала себе успокоиться. Пары сегодня были простейшие, поэтому понедельник она любила – в отличие от миллиарда людей по всему миру.

«Перезанималась просто», – сказала принцесса себе, ощущая, как противно ноет тело, особенно ноги. И руки. И спина. И живот.

Алина чуть не всхлипнула от жалости к себе, но тут же вспомнила уничижительную речь Тротта и сжала зубы. Мерзкий-Тротт очень бы удивился, узнав, что именно он помогает пятой принцессе дома Рудлог вставать по утрам, когда за окнами еще темно и дворец спит, брести в полусне в тренажерный зал и там бегать, отжиматься и подтягиваться.