Короче, как вы и сами видите, мои лучезарные, всякий из персонажей независимо от роли и удельного веса в повествовании в соответствии со своими возможностями забавляет и увеселяет нас. Вот только Натэла, не знаю, как вам, а мне не совсем понятна. Чем далее углубляемся мы в повествование, чем бодрее идем вперед, тем эта дама все больше утрачивает для меня заманчивость и привлекательность (если вообще возможно, чтоб в нынешнее забубенное время верующая, более того, глубоко верующая, религиозная женщина была чем-нибудь и кому-нибудь привлекательна). Разве вы и сами не то же полагаете? Нет? Ладно, не станем поднимать по этому поводу шума. В конце концов, это просто оценка факта, а не политическое заявление. Так вам кажется, что книге настоятельно необходим некто такой, кто проникнут непреодолимым ужасом перед карой решительно всего, на чем стоит печать чистоты, с тем чтоб книге выпал хоть малейший успех? И все же, и все же, какой бы гнев ни обрушили вы на меня, всемилостивейшие, должен признаться и повиниться, вы ошибочно, дурно рассчитали все, богоравные, не в ту углубились степь! В нынешнюю нашу пору, восхитительные, сквозь джунгли рыночной экономики никому и ничему не пробиться и не продраться так ловко, как богомерзкому сквернословию, особливо же в литературе, и не в какой иной, как в художественной. Дошло до того, что единственное, что оживляет нынче эту деградирующую, чуть не отмирающую отрасль духа, это богопротивные, бранные словеса. И еще, нельзя умолчать, обильное и детальное описание порно-эпизодов, как-то взаимное трение половых органов, семяизвержение, сопутствуемое судорожными спазмами и стонами, и так далее, господа, и так далее. Верьте, не верьте, мои скептики, а если бы не это беспардонное жонглирование непотребностями и непристойностями, то литература вскорости исчерпала бы себя точно так же, как некогда исчерпалась, скажем, схоластика. И это вовсе не мое предположение, а непререкаемая, легко доказуемая истина. И если вы продолжаете упорствовать в своем ко мне недоверии, не желаете положиться на мои прозрения и подозрения, то прислушайтесь, по крайности, к биению пульса современного мира, склонитесь, прильните к нему своим чутким ухом, и вы тотчас же неукоснительно удостоверитесь в этом. И чтоб помочь вам наглядней узреть и усвоить предмет обсуждения, без прикрас и сокрытий поделюсь с вами неким своим наблюдением. Нынче все дозволяется, господа! То, что вчера еще пребывало под строгим запретом, теперь допущено без малейших стеснений и ограничений. Сегодня только продают и покупают. Раздобыть можно все, что угодно душе: начиная от мученического тернового венца Иисуса Христа и Иудина фонаря до Бог знает чего, до бесконечности, с затесавшимися между ней и терновым венцом небесною манной и златовласою бородою Юпитера. Впрочем, требуется ли утруждаться, раздобывать? Навалом и одного, и другого, и третьего, и, вообразите себе, чуть не даром, по рублю за ведерко. Лишь бы рубль этот был. Вы изумлены, всепрощенцы? Между тем за примерами далеко идти не придется: достославный и глубокоуважаемый Роберт Де Ниро подумывает о продаже камня из своей почки, каковой он породил, по сведениям журнала, в 1983 году. Что ж, хочет — продаст, не хочет — и не продаст. А вообще, кто предпочитает терновый венец Христа, а кто и — изумляйся не изумляйся — камень из почки Де Ниро. Чай, по достоинству оценили предмет обсуждения? И при всем том ученые лбы, мудрецы вроде вас дивились, как выясняется, внедрению бывших непечатных слов в новейшую литературу. Как вам нравится?!

Так вот, уместно ли, черт побери, в нашу пережившую сексуальную революцию и бешеный поток цифровой информации эпоху приплетать к делу глубокую набожность и религиозность Натэлы? Что мне Гекуба… других бы, ей-богу, не возникло забот. А-а, так вы все еще не расстались с блажью недоверия ко мне, не слезаете с упрямца-осла, все стоите на том соображении, что всякое повествование, если оно хоть чем-то примечательно (а мое именно таким мне и представляется), непременно должно быть украшено хоть одним богобоязненным персонажем, дабы возвысить и облагородить свой имидж и участь? Знать бы, отчего он происходит, этот ваш не столь уж и случайный изъян? Результат ли он благопристойного семинарского воспитания или врожденный и взращенный веками страх перед всем, что недоступно вашему воображению? Вы, по всему видно, не слишком уж склонны и причастны к прогрессу и нововведениям, мои ущербные, предпочитаете, вероятней всего, препровождать дни свои по старинке, а посему по наивности своей и простодушию всякую неудачу норовите приписать в первую голову Божьему гневу, а не следствию падения всеобщей нравственности. Впрочем, что ж это я, не самим ли вам сподручнее разобраться в своих предпочтениях, так что пусть будет так, как вам угодно и как вам заблагорассудится и ныне, и присно, и во веки веков! Тем более, что распотешное наше повествование чувствительно пострадало и натерпелось от уже доставшихся ему клевет и нареканий и теперь пребывает в достойном жалости, горестном состоянии, и когда вы не прочь утишить и смягчить елеем его язвы и раны, то не душеполезней ли было бы с Господнего благословения предать забвению как старые, так и давешние обиды и сцепить наши руки в знак полного примирения? И да сопутствует отныне благословение Всевышнего и нам, и братьям нашим, пособникам и покровителям. Между тем, уповая не отклониться от праведности, опричь запечатленного, необходимо надобно не обойти и отметить еще и то, что, не знаю, как вам, а зову моей души как бы ни было сие мне желательно запечатленного отнюдь не достаточно. Говоря по-нынешнему, в условиях безбрежного, разливанного либерализма рассчитывать на небесное лишь правосудие, сдается мне, не пик благоразумия и не утешение. Несмотря тем не менее и вопреки всему этому, следует приложить все доступные нам усилия, дабы не пострадал наш сказ и дабы подчеркнуть особое к вам, всепрощенцы мои, почтение. О своих же пристрастиях умолчу. Затаюсь и вскользь даже не упомяну, не оговорюсь, а лишь в точности повторю то, что про-чтется в ваших глазах.

Можно смело утверждать, что Фоко с самого рождения, точней с тех пор как набралась ума-разума, ждала встречи с Шамугиа. Что это вы на меня уставились, благодетели, неужели сомневаетесь в достоверности и этих сведений? Полагаете, что на всем белом свете не сыскать пророчицу, провидящую свое собственное будущее? Как бы не так! Что там будущее, говорят, да я и сам знаю одну даму из высших кругов, что недавно собственными глазами видела во плоти самого черта, Вельзевула. И, между прочим, я веду речь не о слышанном где-то краешком уха, а о том, в бесспорности чего и к тому же в порядочности и праведности дамы убежден до того, что не премину положить за это голову, куда мне укажут, поскольку достойнейшая сия матрона сама рассказала обо всем приключившемся с нею, и с таким заразительным волнением и со страстною убежденностью, что к концу беседы я впал было в сомнение, уж не самому ли мне примерещился черт вкупе с дамой? Отлегло от сердца, должен признаться, только когда дама сама подтвердила, что случившееся не мне примерещилось, а рассказано ею и не подлежит ни малейшему сомнению. Чему вы, никак не пойму, улыбаетесь? По мне, дело весьма даже не шуточное, и вы в этом не далее, как в ближайшее время, убедитесь сами, если хоть ненадолго навострите ушки и вникнете в то, о чем мне должно сейчас рассказать. Так вот, одним дрянным, недоброй памяти утром дама пробудилась ото сна и только продрала глаза, как ей предстал некто, оседлавший подоконник, с длинным волосатым хвостом, угольно-черными копытами, торчащими рожками, извивающимся в глотке раздвоенным языком и отливающими блеском ежевично-черными когтями. Ну, что приумолкли? Узнали, стало быть, молодца?! Шутки в сторону, а мне ужас хочется знать, кого, полагаете, могла позвать спозаранку себе на подмогу почтенная наша особа? Мужа и детей, должен поставить вас в известность, у нее нет, живет одна-одинешенька… Нет-нет, ради бога, другой дамы столь образцового, примерного поведения днем с огнем не найти во всем мире. Не то что причинного места, а и запястья ее никто не касался даже с уважительным поводом проверить пульс. Возможно, последнее обстоятельство и послужило в некотором роде поводом к посещению ее божьим охальником. Ну разве удивительно, что нечистая сила облюбовывает по преимуществу скромниц и целок? О сладчайшая девственная плева! Однако… Как вы, скорей всего, усекли уже, сластолюбцы мои, не тут-то было! Оттого что мужа даме, как вы уже осведомлены, милостивые государи, было взять негде, то она и схватилась, сообразила, за свисавший с шейки ее нательный крест, коим и отгородилась вкупе с вырывавшимся из глубины души возгласом: «Угу… Угу!» от негодника. Нечистый при виде креста состроил такую мерзкую рожу, что, когда бы увидел в эти мгновения сам себя в зеркале, не исключено, что обделался бы с досады. Что же касается внешних в названные мгновения проявлений, то у паскудника дыбом встал волос по всей спине и на мерзком хвосте, к тому же последний взметнулся столпом (можно полагать, что и другой стервец от него не отстал), отдающие болотом гляделки зловеще вспыхнули таким бесовским блеском, что только диву осталось даться, как не извергли пламени, и когда он смекнул, что ничего путного для себя (хоть и надеялся до последнего) от дамы не добьется, то подскочил и, согнувшись чуть не вчетверо, взвизгнув и проскулив, выпрыгнул за окно.