В подобных размышлениях Аня провела минут пятнадцать. Когда совсем замерзла, поднялась с коленей, погладила рукой холмик земли, как бы прощаясь с бабулей, затем направилась в сторону кладбищенских ворот – она знала, через десять минут от них отправляется льготный автобус.

Проходя мимо одной из лавочек, врытых рядом с могилами, она краем глаза заметила женщину, сидящую на ней. Красивая, очень хорошо одетая дама с седыми волосами (шляпа с большими полями съехала набок, обнажив короткие серебристые виски) была ей откуда-то знакома. Ее лицо без грамма косметики Аня где-то видела, но не могла вспомнить где. Она начала пристальнее всматриваться в тонкие черты, но незнакомка заметила ее взгляд, быстро поднялась и, натянув шляпу на глаза, понеслась к воротам. По дороге она вытирала лицо платком, который затем сунула в карман. Сделала она это не глядя, поэтому не заметила, что он вылетел, комом упав на снег.

– Женщина, подождите! – крикнула Аня вслед. – Вы обронили…

Но дама, вместо того чтобы остановиться, прибавила ходу, а потом вообще припустила бегом. Спустя секунду она скрылась из виду.

Аня не обиделась – ее почти всегда игнорировали, а платок подняла, хотела выкинуть в урну, но, взяв его в руки, вздрогнула. Прозрачный розовый квадрат, изготовленный то ли из тончайшего шелка, то ли из крепдешина, то ли из невиданного батиста, с ажурными краями и загогулиной в виде скрещенных полумесяцев в углу был ей знаком. Точно такой носила баба Лина в кармане своей душегрейки и доставала только затем, чтобы промокнуть слезинки – нос она вытирала самым обычным, хлопковым. Великолепный, явно старинный платок так не сочетался с самовязаной, подбитой старой овчиной безрукавкой и обрезанными валенками, что Аня однажды спросила у старушки, откуда она раздобыла такую роскошь. Элеонора Георгиевна ответила, что набор из семи платков разных цветов ей еще до войны привез из Парижа отец, якобы их ему презентовала сама Коко Шанель, но шесть потерялись, износились, испортились, остался только этот, и его она бережет как память о папе и как раритет – таких, по ее уверениям, в мире больше не осталось. Аня ей не очень поверила (Париж, Коко Шанель – что за фантазии!), решила, что бабуля присочиняет, но в одном была убеждена – платок действительно редкий, эксклюзивный, старинный, таких точно больше нет…

Нет? А это что? В ее руках…

Аня поднесла его к лицу, понюхала. Пахло какими-то изысканными духами, такими же французскими, как и платок, но сквозь этот флер пробивался запах китайского бальзама «Красная звезда»… Бабуля применяла его как панацею, от насморка натирала им нос, от головной боли – виски, от бронхита – грудную клетку, от радикулита – поясницу…

Это ее платок! Точно ее…

Но почему он оказался в кармане незнакомки со знакомым лицом?

Не найдя ответа на этот вопрос, Аня бросилась к выходу с кладбища, дабы задать его женщине в шляпе… Но за воротами не было никого похожего на нее. Старухи-богомолки, побирушки, торговцы цветами, одинокие скорбящие были, а седовласой дамы нет. Зато по дороге в сторону города мчался большой черный автомобиль с тонированными стеклами. За ними Аня не увидела женщины, но была уверена – она уехала в нем…

Вопрос остался без ответа, как большинство вопросов, на которые она хотела ответы получить!

Аккуратно сложив платок, Аня спрятала его в кармашек своей замызганной сумки – дома его можно постирать, погладить и беречь дальше, как раритет и память о Элеоноре Георгиевне.

Тут к воротам подкатил автобус, Аня запрыгнула в салон, села у окна и всю дорогу до дома пыталась вспомнить, откуда же ей знакомо лицо женщины из черной машины… Но так и не вспомнила.

Ева влетела в кабинет адвоката, когда все уже были в сборе. Что ж, именно этого она и хотела – приятно осознавать, что тебя ждут сразу несколько человек!

– Я не опоздала? – холодно спросила она, оглядывая присутствующих.

– Опоздала, – сухо ответил незнакомый красавчик в отличном костюме от «Армани». – Ждем только вас.

– А вы, собственно, кто?

– Я, собственно, адвокат Моисеев. Петр Алексеевич. – Он указал Еве на кресло. – Прошу садиться.

«Ну ни фига себе! – мысленно поразилась Ева. – Какие нынче адвокаты пошли хорошенькие! Такого бы на обложку журнала, а не в зал суда. Одни глаза чего стоят, не говоря уже о фигуре… – Она окинула парня с головы до ног. – Интересно, а без одежды он так же хорош?»

– Садитесь, пожалуйста, – повторил свою просьбу душка-адвокат и вновь указал на кресло.

Ева криво улыбнулась, небрежно скинула с плеч шиншилловое манто, бросила его на спинку кресла и грациозно села, стараясь закинуть ногу на ногу таким образом, чтобы милашке-юристу хорошо было видно ее бедро. Приняв удобное положение, Ева огляделась по сторонам.

В полуметре от нее сидел Дусик, такой же бледный и помятый, как и позавчера, но зато при параде – в кожаном костюме и при жабо. Чуть дальше на диване, выпятив жирный живот, развалился ее папашка. За те годы, что она его не видела, он набрал килограммов пятьдесят, но при этом похорошел, стал благороднее (большие бабки, как известно, облагораживают внешность) и на преступника, коим он является, совсем не походил. На соседнем с диваном кресле примостилась старая беда Лизавета Петровна Голицына, распространяя вокруг себя запах тухлых духов и нафталина. Эта на кой черт притащилась, неясно, родственницей она не была, близким человеком тем более: Ева помнила, как бабка чихвостила свою старинную приятельницу, обзывая ее голозадой выскочкой и старой пердушкой…

А это что за чудо-юдо? Ева даже сдавленно хохотнула, разглядев еще одного персонажа – зачуханную девицу в секонд-хендовском тряпье, что застыла в позе провинившейся школьницы на стульчике рядом с дверью. Ева и не предполагала, что в столице еще есть люди, которые носят такие пальто. И ладно бы старуха какая-нибудь, той лишь бы не замерзнуть, но чтоб молодая девка… А сапоги! Боже, они же из обивочного дерматина…

Пока Ева разглядывала прикид незнакомки, душка-адвокат достал из стола кожаную папку, вынул из нее несколько листов, аккуратно положил их перед собой и хорошо поставленным голосом начал читать:

– Я, Новицкая Элеонора Георгиевна, находясь в здравом уме и твердой памяти…

– Эй, погодите, – оборвал его Эдуард Петрович. – Мы что, без Ленки начнем?

– Без какой Ленки? – тут же встрял Дусик.

– Без Елены Бергман, моей сестры.

– Елена Бергман твоя сестра? – не поверил тот.

– И твоя тетя.

– Та самая? Из телевизора? Ну ни фига себе! – Дусик обернулся к Еве и возбужденно воскликнул: – Однако в нашей семье не один я в звезды выбился! Прикинь, да?

– Так что там с Еленой? – проигнорировав вопли сына, поинтересовался Эдуард Петрович.

– Она не придет, – ответил адвокат.