Шли из Москвы грозные наказы воеводам по городам унять казаков, образумить, вернуть на Дон, а беглых крестьян и холопов взять у казаков по старым крепостям. А будут те казаки учиняться непослушны, говорили царские наказы, и тех казаков приказано служилым людям имать и отдавать в городах воеводам и приказным людям и сажать их в тюрьму. Особенно строго указывал царь усилить борьбу с казаками тульскому воеводе Ивану Ивашкину. Велел он ему, воеводе, собрать с городов и из уезда дворян и детей боярских и идти им наспех к Туле и приготовить в достатке и зелье, и свинец, и порох. «А только по сему нашему, великого государя, указу того всего ты не учинишь, — говорила царская грамота тульскому воеводе, — и тебе за то от нас, великого государя, быть в великой опале и в жестоком наказанье и в вечном разоренье безо всякого милосердия».

Во главе войск, посланных под Тулу, и начальником над всеми тулянами царь поставил окольничего и воеводу князя Юрия Никитича Борятинского. Боевым воеводой был князь Борятинский, воевал с поляками и свеями и отличился на государевой службе. Теперь же поручили ему дело трудное и хитрое. Нельзя было и ссориться с казаками, но и унять их надлежало в короткие сроки, а главное — успокоить уездных людей, отбить беглых крестьян и казаков, вернуть их по крепостям помещикам, а рейтаров, драгун, стрельцов, ушедших из полков, наказать батогами и вновь разослать по полкам.

В грамоте, посланной Борятинскому, царь приказывал поначалу с казаками не задираться и даже похвалить их за приход на государеву службу, выдать им жалованье и хлебный запас, с чем бы доехать им до Дона. «И на Дон бы шли они, старые донские казаки, смирно, — наказывал великий государь, а нигде б никому никакова дурна и грабежу не чинили, и иных беглецов к себе никого не принимали, и великого государя опалы на себя не наводили». Однако строго приказывал царь казакам всех беглецов выдать по росписям, а также отдать все награбленное по уездам добро. Хитрил царь, хитрил ж Борятинский. Хотели на Москве отколоть крестьян от казаков, а потом похватать поодиночке.

Поначалу ласков и обходителен был воевода Борятинский. В лагерь на реку Упу, где стояли казаки, послал он своих людей, и те приехали в лагерь и приглашали Василия Уса с товарищами — есаулами, старыми казаками прийти к воеводе для переговоров, обещал воевода казакам жалованье и хлебный запас.

Василий Ус с двумя казаками явился к воеводе. Вот тут-то и показал себя князь Борятинский. Бушевал он не хуже Юрия Алексеевича Долгорукого, бегал по шатру, кричал на казаков, ругал ворами, велел немедля переписать всех беглых ж выдать их по спискам, а в конце ругани приказал взять атамана с товарищами под стражу и содержать настрожайше, как каких-нибудь калмыцких аманатов, до тех пор, пока казаки не выдадут беглецов. Срочно шли к князю Борятинскому служилые люди со всех сторон, перерезали все дороги по уезду, повсюду ловили беглых людей, нависла беда над казацким лагерем на Упе. Готовился князь Юрий сбить казаков, прогнать иных на Дон, а остальных вернуть помещикам. Но не успел воевода совершить задуманное дело: ночью бежал Василий Ус с товарищами из-под стражи, и, хотя послал воевода погоню, ушли казаки из воеводских рук.

Едва появился Василий Ус среди казаков и принес тревожные вести, как тут же сняли они свой табор и двинулись на юг.

Шли казаки днем и ночью спешно и бережно, кормили коней прямо из рук, а Юрий Борятинский поспешал следом, но не достал казаков. Достигли они своих донских городков и рассыпались по ним, попрятались по лесам и урочищам.

Сразу прибыло людей в верховых городках; привел с собой Ус из московского похода не одну тысячу человек, и хотя ушел он из русских уездов, но волнения великие там продолжались, бежали крестьяне окольными путями вслед за казаками, минуя воеводские заставы и сыскные отряды.

Князь Борятинский, следуя за казаками, подошел вплотную к границам Донского войска. Хватали стрельцы но городкам людей без разбора, отсылали для розыска и расправы. Князь Юрий прислал войсковому атаману грозный приказ царя выдать немедля с Дону всех беглых, что хоронились и в верховых и в низовых городках, требовал воевода примерно наказать самого Василия Уса и его товарищей, чтобы впредь воровать и смущать людей было им неповадно, но в пределы Войска Донского Борятинский войти не осмелился. Да и из Москвы на то приказа не было: не хотели московские думные люди ссориться с Донским войском, еще нужны были донцы против Крыма и поляков, да и боялись в Москве нового выхода казаков в русские уезды: только-только миновала одна беда, и надо было беречься от новых напастей: крестьяне и холопы роптали, ждали нового казацкого выхода.

Получив государеву грамоту от Борятинского, казаки собрали Войсковой круг. Знал Корнило, что дело будет трудное: выдавать всех беглых было нельзя, иначе поднимется все голутвенное казачество. Жестоко наказывать Уса и некоторых старых казаков, принявших участие в московском походе, — значило обозлить домовитых, которые блюли свои донские вольности. Но и Москве отказывать и задираться было не с руки: войско Борятинского стояло у границ донской земли. Лишит великий государь жалованья и хлебного запаса, закажет торговать с Доном — плохое время настанет для казачества. Выдать новоприбылых беглых, наказать Уса большой пеней — так хотел порешить дело Корнило Яковлев.

За несколько дней до Войскового круга Корнило принялся подбирать себе крепких сторонников. Надлежало ему изловчиться — и честь казацкую соблюсти, и Москву улещить. Беседовал Корнило со старыми казаками, чей голос решал многие дела на кругу. Иные вздыхали, опасались гнева государева, говорили, что надо признать собственную дурость и выдать беглых крестьян, другие, погорячее, и слышать об этом не хотели. Однажды под вечер зашел Корнило на двор к Разиным. Степан поприветствовал крестного отца, но без тепла и участия, пригласил пройти в горницу, молча слушал хитроумные речи войскового атамана, хмурился, смотрел исподлобья. Ничего не сказал Степан Разин Корниле Яковлеву, а на Войсковом кругу обещал быть. Поговорил Корнило и с Фролом Разиным. Того сам зазвал к себе. Фрол был посговорчивее. Хотя и держал он обиду на московских воевод за казненного брата Ивана, однако понимал, что ссориться с Москвой вроде не с руки. Уговорил его Корнило.

Вызвали из верховых городков на круг Василия Уса с товарищами. Те приехали без страха, гордые и дерзкие. Шутка ли, побывали на Москве, вручили челобитье в Посольский приказ, подошли с войском чуть не к стенам Тулы, избегли воеводу Борятинского, привели с собой на Дон три тысячи беглых людей, попугали помещиков и вотчинников по уездам. А великий государь, блюдя их казацкую честь и вольности, еще обещал отпустить им все их вины и дать свое жалованье и хлебный запас на дорогу.

Так и отвечали Василий Ус с казаками на кругу.

Шумел Войсковой круг. Колыхалось на осеннем ветру войсковое знамя. Выходили с речами казаки один за другим. Все — сторонники Корнилы Яковлева. Говорили разумные, умеренные слова: новоприбылых беглых выдать, Уса наказать пеней, чтобы впредь самовольством, без войскового ведома на государеву службу не ходил. Но не согласны с этим были казаки с верховьев Дона. «Сегодня вы выдадите новоприбылых, — говорили казаки, — а назавтра Борятинский и Долгорукий начнут искать нас и возвращать помещикам».