с палкой-ружьем, строила штаб-квартиры в деревьях, а в игре «полицейские и маньяки» всегда была полицейским.

В начале мая, когда Дружине уже исполнилась неделя, Ночка объявил Дню:

– Приходи в субботу ко мне во двор, будем играть в бадминтон. Я познакомлю тебя с еще одним дружинником, вернее дружинницей – Жар-птицей.

– Девчонка? – скривился День.

– Ну да, формально она девчонка, – пожал плечами Ночка. – Но воспитанная братом, так что свой парень. Тебе понравится! Она мировая! Мы так и зовем ее – «самая лучшая».

В субботу День явился к дому Ночки. Остальные уже собрались во дворе.

Жар-птица, сидевшая на жердочке качелей, была в джинсах, черной безразмерной футболке и рубашке брата с закатанными рукавами. Свои ярко-рыжие, как и у Феликса, волосы она собрала в высокий хвост. Несколько прядей были заплетены в тонкие косички с разноцветными резинками на концах.

Феникс, помня, что у Дня есть младший брат Лешка, пошутил:

– Мы с тобой товарищи по несчастью! В нас, старших, родители вложили всю душу и фантазию, а на младших уже отдыхали. Феликс – Демьян, Машка – Лешка.

– Не Машка, а Мари, – поправила Жар-птица.

Феникс, прислонившись к опоре качелей, хмыкнул и пояснил:

– Я раньше ее Машкой-какашкой звал, вот она и бесится до сих пор.

Жар-птица ткнула брата в бок и повернулась к Демьяну.

– Значит, это ты День? – Она посмотрела на Ночку. – Из нашей этой самой Дружины?

– Ага, – кивнул довольный Ночка. – Его цвет белый, и фамилия тоже. Он и есть основатель Дружины!

Любил Ром оставаться в тени.

Жар-птица оттолкнулась от земли крепкими ногами в пыльных кроссовках и, подлетев на качельной доске к Демьяну, мимолетно, но дерзко глянула на него.

Пацанка, решил День и улыбнулся.

А потом стали играть в бадминтон два на два: Феникс с Жар-птицей и Ночка с Демьяном.

День вспомнил, что видал Мари в школе, но не присматривался к ней особо. Здесь же, на пустынной парковке между домов, отбивая ракеткой ее резкие подачи, он подумал, что, похоже, Жар-птица действительно самая крутая девчонка, которую он встречал.

Ночка оказался прав.

Она была самой лучшей.

* * *

Цвет Жар-птице Ночка присудил красный.

– Будешь красной дéвицей, – решил Ром.

Мари закатила глаза.

– Это обязательно?

– Нет, но красный цвет – это цвет огня, а оранжевый уже занял Феникс.

– Вечно ему первому все достается, – пробубнила Жар-птица.

– Жаль, что не мои собственные рубашки, – заметил Феникс, и сестра показала ему язык.

Маленькой пилкой из своего складного ножа Ночка отпилил по четвертинке от каждого карандаша и сложил их в пенал.

Из года в год карандашики меняли место жительства. Обитали в пенале, просто в кармане рюкзака, в пачке от сигарет. Последним их пристанищем стал спичечный коробок, который валялся в «избушке» Феникса еще с тех времен, когда машиной распоряжался Долгополов-отец.

Когда в Дружине хотели послать гонца за чипсами или решали спорные вопросы, то скидывали карандашики в шапку или даже просто в карман куртки, и кто-нибудь вытягивал цвет «везунчика».

Годы шли, и лимонад сменился сидром. Жар-птица проводила уже меньше времени с парнями. Но все-таки частенько увязывалась за Дружиной, и Феникс привычно бурчал:

– Заведи уже подруг!

– У меня есть подруги, но я не забываю старых друзей, – парировала Мари.

Дружина и карандаши оставались неизменными.

Красный карандашик не убирали, даже когда Жар-птицы не было с остальными. Решили, что когда выпадает Машкин цвет, а ее нет рядом, то задуманное дело лучше отложить.

Глава 12

История знахарки

Вера не могла иметь детей.

Но не сдавалась: ходила по больницам, одинаково рьяно следовала предписаниям врачей и народным советам из старых книг. Муж грозил разводом, а потом по работе уехал во Францию, да там и остался, но жену к себе не позвал. Вера впала в депрессию, стала таять на глазах. Бледная и худенькая сама по себе, в эти месяцы она стала совсем прозрачной. Просто подняться с кровати теперь казалось ей целым делом, а о занятиях с подопечными собаками не хотелось даже и думать. Все вдруг стало ненужным, не хватало сил даже на любимого пуделя – братьев-лабрадоров тогда еще не было, Вера завела их после, когда закончился недолгий собачий век верного кудрявого друга.

Приходилось Глафире ездить к дочери после работы и выгуливать пуделька. С каждым визитом она отмечала, что Вере становится хуже. Нужно было спасать. Но единственным лекарством для нее мог бы стать недостижимый ребенок.

Когда о чем-то постоянно думаешь, то начинаешь видеть намеки судьбы. Так Глафира случайно узнала о местной бабке-шептунье. Сама уже не помнила, где о ней услышала. Может, омут внутри стал так велик, что подсказку нашушукали бесы?

В общем, собралась Глафира и поехала к знахарке в деревню. Нашла ее дом – местные подсказали, но при этом смотрели на приезжую как-то нехорошо, не по-доброму. Да Глафира и сама не знала, правильно ли поступает, но больше не могла видеть страдания дочери.

Была зима, на улице стоял холод собачий. Дом бабки-шептуньи казался необитаемым, но дверь в сени легко подалась. В сумрачном помещении пахло сухой травой и морозом. Глафира постучалась во внутреннюю дверь, но не услышала ответа. Немного помявшись, она все-таки вошла в горницу.

Изба внутри выглядела так традиционно, по-русски, что Глафире показалось, будто она попала в краеведческий музей. В своей болоньевой куртке и сапогах из кожзама она вдруг почувствовала себя здесь неуместно.

Знахарка лежала под горой лоскутных одеял. Лицо ее, сморщенное, словно перезимовавшая в погребе картофелина, было местами покрыто чем-то вроде нежного пушка плесени. Глафира сглотнула комок тошноты и поздоровалась. Слова вырвались из ее пересохшего горла, шурша, как пенопласт.

Знахарка окинула гостью тусклым, почти бессмысленным взглядом, но обратилась к ней на удивление здраво:

– Ну проходи, коли пожаловала. За помощью ведь? Умираю я, но на тебя сил хватит. – И вдруг закомандовала: – Наколи дров, затопи печь, завари чай, приготовь еды да приберись тут.

Глафира не надеялась на такую сговорчивость бабки, думала, что умолять придется. И хотя на ворох дел она тоже не рассчитывала, однако с радостью сбегала до местного магазина, где прикупила яиц, хлеба, молока. Дрова Глафира колоть не умела, но нашла немного поленьев в дровянике – на топку хватило. С теплым печным духом в избе оттаял и смрад, но Глафира уже взялась за веник, распустила в ведре горячей воды хозяйственное мыло и принялась за уборку.

Тут и чайник вскипел, пришелица заварила крепкого черного чая, добавила сахар, размешала и протянула старухе, но та отвела чашку рукой:

– Больше чая сделай и поставь остывать, это не для меня, а для родича.

И кивнула на трехлитровую банку под столом. Наклонившись, Глафира увидела в мутной жидкости чайный гриб.

После уборки она приготовила омлет в чугунной сковороде и накормила старуху. Затем вытащила из банки залежавшийся гриб, помыла его, залила новым сладким чаем. Напиток в банке уже пах уксусом, поэтому она просто вылила его.

– Приходи через неделю. Сваришь суп из