Критики называют данный проект «морально предосудительной взяткой за стерилизацию». Они утверждают, что предлагать наркоманам финансовый стимул, заставляющий их отказаться от своих репродуктивных возможностей, равносильно принуждению, тем более что программа ориентирована на женщин, живущих в бедных районах. Вместо того чтобы помочь им преодолеть свою зависимость, жалуются критики, деньги направляются на ее субсидирование. В одной из листовок, пропагандирующих данную программу, так и говорится: «Не позволяйте беременности разрушить вашу зависимость»[68].

Харрис признает, что чаще всего участницы ее программы используют полученные деньги для покупки наркотиков. Но она считает, что это невысокая цена за предотвращение рождения наркозависимых детей. Некоторые из этих женщин беременели уже десять и более раз, многие из их детей воспитываются в приемных семьях. «Неужели право женщины рожать превыше права ребенка на нормальную жизнь?» – задается вопросом Харрис. Она опирается на собственный опыт. Вместе с мужем они воспитывают четырех детей, родившихся от наркозависимой женщины из Лос-Анджелеса. «Я сделаю все, что смогу, чтобы избавить детей от страданий. Я не могу согласиться с тем, что кто-то имеет право заставить их страдать от чужой зависимости»[69].

В 2010 году Харрис запустила свою программу стимулирования в Великобритании, где идея платы за стерилизацию встретила серьезное противодействие со стороны прессы и Британской медицинской ассоциации – газета Telegraph назвала ее «жутким предложением». Затем неутомимая Харрис развернула свою деятельность в Кении, где она платит ВИЧ-инфицированным женщинам 40 долл., если они соглашаются воспользоваться средствами долгосрочной контрацепции. И в Кении, и в Южной Африке, на которую Харрис планирует распространить действие своей программы, работники здравоохранения, правозащитники выражают свое возмущение и противодействуют реализации проекта[70].

С точки зрения рынка непонятно, почему данная программа должна вызывать возмущение. Хотя некоторые критики говорят, что она напоминает им о нацистской евгенике, участие в программе стерилизации представляет собой добровольное соглашение между частными лицами. Государство этим не занимается, никто никого не стерилизует против его воли. Некоторые утверждают, что наркоманы отчаянно нуждаются в деньгах и потому их выбор не является в полной мере добровольным, когда им предлагается возможность получить легкие деньги. Но на это у Харрис имеется сильный контраргумент – как в таком случае от этих матерей можно ожидать принятия разумных решений, связанных с рождением и воспитанием детей?[71]

Любая рыночная сделка подразумевает выгоду для обеих сторон и увеличивает социальную полезность. Наркоманка получает 300 долл. в обмен на отказ от возможности иметь детей. Заплатив эти 300 долл., Харрис и ее организация получают гарантию того, что наркоманка в будущем не произведет на свет наркозависимых детей. Согласно стандартной рыночной логике, сделка экономически эффективная. Она приводит к передаче блага – в данном случае это контроль над репродуктивной способностью наркозависимой женщины – человеку (Харрис), который готов заплатить и для которого, как предполагается, это благо имеет наибольшую ценность.

Так из-за чего же разгорелся сыр-бор? Существует два основных возражения, которые в данном случае вводят моральные ограничения для применения рыночного подхода. Одни критики рассматривают плату за стерилизацию как принуждение, другие называют это взяткой. Эти возражения различны и указывают на разные причины, по которым следует воспрепятствовать проникновению рыночных отношений в сферы, где им не должно быть места.

Возражение, связанное с принуждением, отражает беспокойство, что когда наркозависимая женщина соглашается на стерилизацию за деньги, она не действует добровольно. Хотя никто при этом не приставляет к ее голове пистолет, финансовый стимул может быть слишком соблазнительным, чтобы ему сопротивляться. Учитывая наличие наркозависимости и, в большинстве случаев, бедность, согласие подвергнуться стерилизации за 300 долл. нельзя считать действительно добровольным. В этом случае наркозависимая женщина, по сути, действует под принуждением сложившейся ситуации. Конечно, по поводу того, в каких случаях финансовый стимул следует рассматривать как принуждение, единого мнения не существует. Чтобы оценить степень нравственности любой рыночной сделки, мы должны задаться вопросом: при каких обстоятельствах вступление в рыночные отношения отражает свободу выбора, а при каких оно происходит под своего рода принуждением?

Другое возражение указывает на то, что предложение организации Харрис носит характер взятки. При этом речь идет не об условиях, при которых будет совершена сделка, а о природе покупки-продажи определенного блага. Рассмотрим стандартный случай взяточничества. Если взятка предлагается судье или чиновнику с целью получить незаконную выгоду или преимущество, то такая незаконная сделка может быть совершенно добровольной. Ни одна из сторон не действует под принуждением, обе они получают выгоду. Соответственно, предосудительное свойство взятки заключается не в принудительном характере данной сделки, а в том, что она является коррупционной. Коррупция подразумевает покупку и продажу чего-либо (допустим, мягкого приговора или политического влияния), что не должно служить предметом рыночной сделки.

Мы часто ассоциируем коррупцию с незаконным обогащением государственных чиновников. Но, как уже было сказано в первой главе, коррупция имеет более широкий смысл: она состоит еще и в ухудшении, снижении ценности существующего блага или социально значимой практики. Соответственно, если рассматривать крайний случай – продажу родителями своих детей, можно говорить о коррупции родителей, поскольку они относятся к детям как к товару, инструменту для извлечения выгоды, а не как к любимым чадам. Политическая коррупция может рассматриваться в том же свете: когда судья берет взятку за вынесение несправедливого приговора, он рассматривает судебную власть, которой наделен, как инструмент, используемый для личного обогащения, а не как элемент общественного доверия. Он дискредитирует правосудие, принижая тем самым его истинную ценность.