– Ты просто не останавливаешься, когда за тобой гонится демон. Просто не останавливаешься. Ну кто будет останавливаться? Кто?

Но Таш знала, что Грэвелл успокоится, погрузившись в рутину всех вещей, которые нужно было сделать после охоты. Таш будет сидеть, а Грэвелл разведёт костёр. В любой другой день это была бы обязанность девушки. Затем Грэвелл приготовит похлёбку, которая никогда не входила в обязанности девушки, поскольку Грэвелл всегда готовил её так, как нравилось ему, и жаловался, что Таш вечно портит её, когда пытается помочь. Они поймали нескольких кроликов, и у них было немного овощей. Пир удастся на славу.

Была уже глухая ночь. Стояла полная луна, но её было не видно из-за набежавшего облака. Нигде не было ни одного цвета за исключением яркого фиолетового дыма, медленно клубившегося в бутылке. Этот дым сиял куда ярче любого дыма, который они видели прежде.

Таш посмотрела на отёкшую лодыжку. Для полного исцеления потребуется несколько дней, но она выживет. Она коснулась лодыжки и закрыла глаза, пытаясь снова вспомнить прикосновение демона. Он был тёплым, но не горячим, хватка не жёсткая, но уверенная. Лодыжка опухла оттого, что она ушибла её при спуске с дерева, а не потому, что демон покалечил её.

Грэвелл всегда заклинал Таш не попадаться в лапы демонов, хотя он никогда конкретно не уточнял, что будет, если демон её сцапает, ограничиваясь фразой: «Ну, ничего хорошо не будет, уж это точно».

Она поежилась. Было холодно, и Таш прижала бутылочку к животу, тепло от пузырька расплылось по телу девушки. Ей нравилось, что дым был тёплым. Разумеется, она никогда его не вдыхала. Уж этому Грэвелл её научил:

– Он уничтожит тебя, заберёт твою волю и превратит в глупца. Счастливого глупца на целую ночь, и люди платят за это, и поэтому они глупцы.

Таш поставила бутылку между ног, чтобы согреть их, и снова вспомнила прикосновение демона, вспомнила, как он бежал к ней. Она никогда прежде не видела, как бегает демон, никогда ей не удавалось рассмотреть это внимательно. Она видела, как демоны спят, просыпаются, начинают погоню, она видела, как они погибают, но никогда прежде она не видела, как они бегают – лишь мелькание шкуры среди деревьев. Таш всегда была слишком занята, пытаясь убежать. Но бегущий к ней демон был… особенным. Нет, не подходящее слово. Прямо сейчас она не могла придумать подходящее слово.

Из-за деревьев послышалось пение Грэвелла. Он принёс дров для костра.

– Похлёбка из кролика на подходе, – произнёс он, – ну, может быть к полуночи будет готова, – он хохотнул и сплясал на месте, – переночуем тут, а утром двинемся в Дорнан.

– Мои ботильоны в Дорнане.

– Ты только что получила эти сапоги. Тебе не нужна другая обувь.

– Не нужна, но я хочу их. Это самая прекрасная вещь, что я видела в жизни. И они будут моими.

С этим дымом она могла позволить себе лучшие сапоги в мире.

Только после того, как похлёбка была готова и съедена, Таш вспомнила о своей повреждённой лодыжке и решила приложить к ней ещё снега. Но когда девушка стянула ботинок, она обнаружила, что опухоль спала. Она покрутила ногой. Боли не было. Таш встала и прошлась. Не болит. Похоже, не так уж сильно она её и повредила.

Кэтрин не видела Эмброуза со вчерашнего дня, с момента казни леди Анны. Из-за страха за него она не сомкнула глаз всю ночь.

Они всего лишь посмотрели друг на друга, но принцесса знала, что это не помешает Борису или Нойесу предпринять что-то против неё, или, скорее всего, против Эмброуза. Со страхом смешивался затянувшийся шок от казни. Кэтрин хотела бы забыть увиденное, но это было невозможно. Также она помнила те знаки, которые показала леди Анна, и чем больше Кэтрин думала о них, тем больше убеждалась в том, что ошибки быть не могло. В последние мгновения своей жизни леди Анна пыталась о чём-то сообщить Кэтрин: «поцелуй» правой рукой и «кулак» левой, затем «мальчик», затем что-то ещё, что она не смогла разглядеть, сопровождаемое тем взглядом на её отца. Означает ли это, что всё послание связано с королём?

Пока Кэтрин одевалась, она спросила у Сары значение знака «поцелуй с кулаком». Сара всегда была самой разумной и практичной из её служанок. Она ответила:

– Применение «поцелуя» с другим знаком меняет его значение, хотя обычно «поцелуй» не используют одновременно с «кулаком». Но если её руки были сломаны, то, возможно, она просто не смогла нормально показать знак.

– Но даже так это могло означать лишь две вещи, она пыталась сказать или «дыхание», или «воздух».

– Возможно, она имела в виду сразу два сообщения, – предположила Сара.

– Да, – вмешалась Таня, – «поцелуй» для Эмброуза и Таркина, и «кулак» в паху всем остальным. Как по мне, вполне справедливо.

Но для Кэтрин это звучало совершенно иначе. Но у принцессы не было времени поразмышлять об этом подольше. Она отчаянно нуждалась в том, чтобы увидеть Эмброуза. Она не осмелилась послать ему сообщение, опасаясь, что его могут перехватить, но Кэтрин должна была предупредить его о Нойесе и Борисе. И всё же, ей нужно было вести себя как обычно, насколько это вообще возможно, и пройти через обычную, ежедневную рутину. Принцесса отправилась на завтрак, поела мало и быстро, затем двинулась к конюшне. Как только Кэтрин завернула за угол, и замок скрылся из виду, девушка ускорила шаг.

Сара и Таня сопровождали её, но если Кэтрин удастся добраться до конюшни первой, у неё будет время поговорить с Эмброузом наедине.

Кэтрин оглянулась. Её служанки ещё даже не завернули за угол, и до принцессы дошло, что её спутницы намеренно шли не спеша. Они знали, что Кэтрин восхищается Эмброузом, но, пожалуй, даже они не осознавали всей глубины её влечения к королевскому гвардейцу. Так она думала о своих чувствах. Это ведь не могла быть любовь. Принцесса едва его знала, даже несмотря на то, что он был частью её стражи в течение двух лет. Но короткие мгновения, на протяжении которых они были вместе, означали, что всё, чего она хотела, сводилось к новым подобным моментам. Ну явно же это просто влечение? Она читала о подобных вещах – некоторые испытывали подобные чувства к вину. Но, как бы это ни называлось, – любовь, влечение, одержимость, – Кэтрин не могла перестать думать об Эмброузе. Вот и прошлой ночью она тоже думала о нём, вспоминала слёзы на его лице и думала о том, как бы ей хотелось смахнуть эти слёзы ласковыми поцелуями. Её служанки определённо не знали об этих желаниях.