Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Алексей лежал в паре метров у воды, Сангир – у самого уреза. К нему подбежали воины и перенесли тело подальше от воды.
Сын нойона не дышал, лицо его было бледным, он не подавал признаков жизни.
– Немедленно лекаря! – закричал кто-то.
Алексей несколько секунд переводил дыхание, сердце бешено колотилось, но он заставил себя встать и, качаясь от слабости, пошел к Сангиру. Остановившись у неподвижно лежащего тела, он поднял руку, привлекая внимание:
– Все прочь, дальше, на десять шагов!
Знать начала возмущаться – раб, а командует. Но тут вперед шагнул Неврюй.
– Исполнять! – крикнул он.
В первый раз Алексей слышал, как нойон повышает голос.
Воины шарахнулись в стороны, образовав широкий полукруг.
Алексей торопился, время шло уже не на минуты, а на секунды. Не сможет оказать Сангиру помощь – здесь его и зарубят, так что терять ему было нечего.
У тела сына остался только Неврюй. Сангир – его старший сын, наследник, и смерть его стала бы для нойона большим ударом.
Алексей опустился перед Сангиром на одно колено, поднял тело, перевернул его на живот, уложил на бедро лицом вниз, и изо рта Сангира потоком хлынула вода. Мельком Алексей увидел, как расширились глаза Неврюя.
Не мешкая ни секунды, Алексей уложил Сангира на спину, запрокинул его голову, зажал пальцами нос и приник к губам сына нойона. Сделал выдох, потом еще один – всему этому его учили еще в военном училище. Потом сложенными руками произвел четыре толчка на грудину – и снова дыхание рот в рот.
Через пару минут упорной работы Сангир закашлялся, отплевывая воду, а Алексей нащупал пульс на сонной артерии. Есть, бьется жилка, хоть и слабо.
Он повернул Сангира на правый бок, чтобы он не задохнулся запавшим языком, а вода могла стечь из легких. Главное – Сангир стал дышать сам, он остался жив.
Через несколько томительных минут мертвой тишины, когда окружавшие их воины боялись говорить и дышали едва-едва, Сангир открыл глаза. Они были мутными, взгляд блуждающий.
Неврюй, стоявший в толпе, вскинул руку:
– Мой сын жив! Великий Тенгри не оставил меня и сына своей милостью!
Знать и военачальники взорвались радостными криками, а примчавшийся лекарь, врачующий раны перевязками, только развел руками:
– Великое чудо, мой господин! Водяной царь не принял жертву, Божественный Тенгри спас твоего сына! Чудо невиданное!
Алексей отошел в сторону, разделся, выжал одежду и вновь оделся. Нашел на берегу свои сапоги, обулся, и тут к нему подбежал Кутлуг:
– Ай-яй-яй! Нехорошо! Такой герой – и в мокрой одежде! Идем!
Толстяк подвел его к арбе, подобрал шаровары и рубашку. Все было не новым, но чистым и добротным.
Алексей переоделся – так оно лучше, а мокрую одежду развесил на бортах арбы сушиться.
Толстяк вертелся рядом.
– Ах, шайтан! – причитал он.
– Это ты о ком? – поинтересовался Алексей.
– Да о тебе же! Оживить мертвого может только Великий Тенгри или шайтан. На Тенгри ты не похож, стало быть – шайтан.
– Кутлуг! Разве я похож на шайтана? Где мои рога, копыта, хвост?
– Тогда дэв! Они могут принимать обличье обычных людей. Это хорошо!
– Не понял, объясни.
– Теперь тебя все будут бояться и уважать.
– Что мне с того? Лишний кусок мяса на ужин перепадет?
– Э, какой ты непонятливый, все тебе надо растолковывать! Бояться будут, потому что ты дэв, общаешься с миром мертвых. Ты можешь призвать души умерших, и твои обидчики умрут в мучениях. А уважать – ты же вдохнул свою жизнь в Сангира. Это все видели, и отныне он твой побратим.
– Я – побратим Сангира? Я же раб! А он – сын нойона! Не смеши, Кутлуг!
– Еще не вечер. Сейчас нойон занят сыном. Он его очень любит, Сангир его наследник. Как истинный мужчина, Неврюй не показывает вида, что переживает – не к лицу. Но сыну его не быть братом рабу, и попомни мое слово – завтра же с тебя снимут кольцо раба.
– Я бы согласился и сегодня.
– Кузнеца нет, сняли бы и сегодня. А пока ты раб, Неврюй не снизойдет до благодарности.
Алексей был ошарашен. Он бросился в воду не для того, чтобы перестать быть рабом. Если бы тонувший был не сыном нойона, а десятником, он сделал бы то же самое. Если можно помочь погибающему, почему он должен стоять в стороне, как стояли другие? В отличие от степняков он хорошо умел плавать.
Пока Алексей осмысливал услышанное, Кутлуг продолжил:
– Когда станешь свободным и возвысишься, не забудь про толстого Кутлуга – ведь это я тебя приметил на невольничьем рынке и купил. Сделал водоносом, а не поставил убирать за скотом, и даже в шахматы разрешил играть, хотя рабам запрещено отлынивать от работы.
– Если все будет так, как ты сказал, – не забуду.
– Верно. Такие, как ты, держат слово.
Кутлуг улыбался Алексею, как лучшему другу, но глаза его были хитрыми.
Спать Алексея Кутлуг уложил в арбе, на стопке верблюжьих одеял, которые брал про запас – вдруг ночью гости замерзнут?
Утром все тронулись в обратный путь. Сангир был еще слаб и ехал не на коне рядом с отцом, а лежа в арбе. Обоз сдерживал движение, но ни один всадник не отважился ускакать вперед, к стойбищу – ведь рядом с арбой, где лежал Сангир, ехал сам нойон.
Добрались они поздно вечером. Семьи высыпали встречать охотников, но радостные крики быстро утихли, когда люди узнали о происшествии.
Сангира на руках перенесли в юрту нойона, хотя у него была своя, стоящая по соседству.
Алексей уже было направился к своему закутку в глиняном сарае, но тут его догнал Оюн:
– Тебя призывает Неврюй.
Оюн шел впереди, покрикивая на зазевавшихся моголов – прокладывал дорогу.
Телохранители, стоящие у входа в юрту, Алексея пропустили сразу, а Оюн остался снаружи.
Неврюй сидел со скорбным лицом.
– Что мне еще надо сделать для моего сына? – спросил он.
– Он должен три дня лежать, дышать чистым воздухом. Юрта для этого не годится. Утром его надо вывозить – можно недалеко, вечером возвращать. На четвертый день твой сын встанет.
– Хоп, якши. Я тебе верю. Ты будешь находиться при нем.
Алексей поклонился и вышел.
Однако вернуться в свой сарай ему не дали. Оюн, дежуривший у входа, сказал:
– Иди за мной.
Алексея привели в юрту по соседству с юртой Неврюя. Обычно там останавливались гости, наезжавшие из Булгара, – от битакчи до огланов и эмиров, и для раба это была честь необыкновенная.