– Да, шлюха! И мне нравится быть такой! Мне нравится трахаться с разными парнями и сосать! Обожаю члены! Обожаю трястись от оргазмов! Обожаю быть потаскухой! – Безумный смех вырывается из её груди, и это ужасает. Ужасает то, что она превратилась в низшее существо, которое даже не понимает, насколько это унизительно быть такой.

– А ты же питаешься шлюхами. Ты выбираешь их, чтобы насадить на свой член, а потом жениться на них. Так чего ты возмущаешься? Лицемер! Ты хотя бы знаешь, как тебя называют? Тупой кобель, без разбора трахающийся со шлюхами. Наркоман, наслаждающийся развратом. Не строй из себя добропорядочного, ты окончательно потерял это свойство. Это ты шлюха, которую использует каждая девка, умеющая сосать. Ты… – не выдерживаю оскорблений, они до боли стягивают сердце, и происходит взрыв.

В одну секунду хватаю Джесс за волосы и наклоняю над раковиной.

– А вот теперь я вымою твой язык с мылом, – шипя, открываю воду и выдавливаю жидкую суспензию на руку.

– Отпусти! Больной…

– О, да, больной, наркоман. Что ещё скажешь, шлюха? Чем ещё бросишь в меня? – До безумия сейчас схожу с ума, хватая её рот и, заставляя его открыть. Дерётся ногами, ударяет по мне, даже царапает ногтями руку, но удаётся растереть на её языке мыло. И никакого удовлетворения.

– Отмою твой рот, чтобы ты напрочь забыла о том, что такое член! Вкусная сперма была? Так вот вкуси ещё и мыла! – Мне мало. В такой ярости я ещё не был. Кажется, злее стать нельзя, но с каждой секундой это только нарастает. Наслаивается, пока я натираю её язык и с силой подставляю рот воде. Кашляет, удары становятся слабее.

– Я убью тебя… кастрирую… – шипит, выплёвывая воду, разбрызгивая её по всему пространству.

– Убьёшь? Попробуй! Сейчас ты получишь! Получишь за всё, что сделала! – Подхватываю пальцами её юбку и немного отклоняюсь. Оголённые ягодицы так манят, создавая алый туман в голове.

– Нравится секс? Так получай! – С огромным размахом и немыслимой силой моя ладонь встречается с её кожей. Дёргается. Кричит, но я ещё грубее хватаю её за волосы, чтобы она захлебнулась в воде.

– Нравится быть оттраханной? Нравится узнавать, что такое взрослая жизнь? Пожалуйста! Боль нравится? И это я тебе дарю! – Новый удар, а ладонь горит. Её кожа окрашивается в розоватые отблески моих отпечатков, а мне мало. Ударяю снова и снова, пока она не затихает, и до разума не доносятся тихие всхлипы.

Секунда, чтобы понять насколько у меня болит рука. Секунда, чтобы резко выпустить её и отскочить. Секунда, чтобы остыть моментально и ужаснуться своему поведению. Довела… довела до сумасшествия, и я не узнаю теперь себя. Чудовище.

– Ненавижу, – тихо плачет Джесс и выпрямляется. Косметика на её лице стала жутким зрелищем, глаза опухли и красные от слёз, а они текут по её щекам.

– Конфетка…

– Ненавижу тебя. Когда-то я думала, что ты часть моей души. Когда-то думала, что ближе человека у меня не будет. Когда-то я ждала тебя. А сейчас ненавижу, но уже иначе. Ненавижу тихо и в сердце. Ненавижу за то, что ты унизил меня. Ты никто… никогда не станешь большим снова… ненавижу, – каждое слово сопровождается всхлипами и замечаю, как её трясёт. Какая она маленькая и слабая. А я ублюдок.

– Джесс… прости… я… не знаю… Джесс… – делаю шаг к ней, хотя мне так противно от самого себя. Я в ужасе, в ступоре оттого, что, действительно, отлупил её.

– Не подходи, – выставляет дрожащую руку вперёд и пятится к двери, ведущей в её спальню.

– Джесс, прости меня, я с ума сошёл… не ведал, что делаю… я…

– Хочу, чтобы ты исчез. Навсегда. Без тебя… без тебя было намного лучше. Ненавижу тебя… не подходи ко мне… не смей… – её тихие всхлипы тонут в грохоте двери, которую она закрыла передо мной. И меня бросает в ледяной пот, он скатывается по мне. Так и держу ладонь перед собой, смотрю, как полыхает кожа, и мне страшно. Я не знал, что могу на такое решиться. Не знал… но оправдание у меня есть. Мне не хочется, чтобы она была такой. Я мечтал видеть совершенно другого человека, который не будет говорить мне о том, как любит мужчин. Я мечтал, чтобы она стала намного лучше, чем я. Но узнаю себя. В этом создании отчётливо вижу себя. Отражение, которое тоже противно.

Эти мысли сдавливают грудную клетку, словно меня бьют по ней. Сердце отвечает такими же острыми ударами, а слышать плач Джесс через дверь, усугубляет моё состояние.

– Джасмин, прошу, открой. Я… прости меня… прости… прости… – шепчу, выключая воду, и сбегаю к себе. Сжимаю руками голову, чтобы оборвать повторяющиеся события. Не видеть перед глазами то удовольствие на её лице, то слёзы. Не повторять её слова внутри и не причинять себе боли. Да я всё вытерплю, но не её боль. А я причинил ей эти страдания. Не моё это дело было лезть в её воспитание. Не моё дело… я лишний. Здесь всё чужое, не моё. Я стал самым чуждым звеном в семейной цепочке. И я усугубил положение.

Не знаю отчего, но хочу, чтобы именно она приняла меня. Разрешила остаться, позволила узнать её снова и подружиться. Ведь я её дядя, хотя всё, что сегодня произошло со мной, совершенно вышло за рамки семейных отношений. Мне лучше уехать, бежать отсюда, чтобы не натворить глупостей. Я и так их сделал достаточно. Сам показал ей, что быть доступным это правильно. И меня рвёт изнутри, меня трясёт от понимания этого. Разорвать бы грудь, разорвать самого себя за ошибки, за неверный пример, и вернуть обратно то время, когда мог бы что-то исправить. Быть с ней, наблюдать за всем и не позволить оступиться. Но всё уже сделано. Моя глупость и юность, жажда скрыться и доказать неведомо кому и неведомо что, сотворили непоправимое.

Выхожу из своей комнаты и как в тумане бреду по коридору, где разбросаны стаканчики. В доме тихо, только бардак, перевёрнутая мебель, разбитый плафон, липкий пол и отвратительный запах. А меня это не волнует. Сажусь на диван и просто смотрю впереди себя. Не знаю, когда я превратился в этого мужчину, который сейчас живёт во мне. Не понимаю, какой чёрт меня дёргает дотрагиваться до девушки, которая приходится мне племянницей. А ещё страшнее осознавать, что мне это нравится. Нравится ругаться, нравится воспитывать, нравится видеть страсть в её глазах, даже когда она говорит ужасные вещи. Нравится до сих пор горящая ладонь и воспоминания, где картинка подстраивается под мои фантазии. Где только для меня звучат стоны родной племянницы. Кажется, что воздух, сгущающийся вокруг меня, знает мои мысли. Знает обо всём и смеётся.

Я должен уехать, потому что со мной творится что-то страшное. Это было ошибкой сюда вернуться, ошибкой думать о том, что разберусь в себе. Нет! Я не изменюсь, причин нет. Вновь прилечу в Нью-Йорк, встречу кого-нибудь, чтобы забыть об этих происшествиях. А потом женюсь. Это мой чёртов круг ада, который неподвластен мне. Но последнее, что я должен сделать, это извиниться. И пусть моя жизнь летит к чертям, пусть я потерял себя уже давно, и нет смысла искать. Но её спасу. Только как, когда чувствую себя больным монстром?

Поднимаюсь обратно в таком же тумане и сумятице, с болью и кровяными сгустками в сердце.