И поэтому спуск казался неумолимым и непреодолимым. Словно ее тянул на дно тяжкий груз, и она чувствовала, что уже никогда не сможет выкарабкаться наверх.

Они миновали этажи, где производили одежду, — страну разноцветных комбинезонов, где появились на свет клубки пряжи. Над лестничной площадкой здесь витали запахи красителей и других химикатов. За окошком, прорезанным в изогнутой шлакобетонной стене, располагался продуктовый магазинчик. Перед ним толпились люди — их предшественники, усталые туристы, появившиеся на лестнице после очистки, уже опустошили полки, сметая все подряд. Несколько тяжело нагруженных носильщиков поднимались снизу, стремясь удовлетворить спрос, и Джанс признала ужасную правду о вчерашней очистке: этот варварский обычай приносил не только психологическое облегчение и возможность ясно видеть внешний мир, но еще и укреплял экономику бункера. Внезапно появлялся повод для путешествия. Повод для торговли. Шел обмен слухами и новостями, родственники и старые друзья снова встречались впервые за несколько месяцев, а то и лет, — и все это добавляло жизнестойкости обществу. Как будто старик вставал, потягивался и разминал суставы, разгоняя кровь. Немощное существо опять становилось живым.

— Мэр!

Обернувшись, она увидела, что Марнс отстал почти на целый виток винтовой лестницы. Джанс остановилась, дожидаясь, пока он ее догонит; помощник шерифа спускался, внимательно глядя под ноги, чтобы в спешке не споткнуться.

— Полегче, — попросил он. — Я не смогу угнаться, если вы снова возьмете такой темп.

Джанс извинилась. Она даже не заметила, что стала двигаться быстрее.

Когда они достигли второго жилого яруса ниже шестнадцатого этажа, Джанс осознала, что на этой территории она не была почти год. Здесь с топотом носились по лестнице дети, иногда застревая среди медленно поднимающихся взрослых. Начальная школа для верхней трети бункера располагалась как раз над роддомом. Судя по беготне и визгу, занятия в школе были отменены. Очевидных причин для этого имелось две: учителя понимали, как мало детей придет на занятия (потому что родители наверняка прихватят их с собой наверх), а кроме того, многие учителя тоже хотели подняться и полюбоваться обновленным видом. Джанс и Марнс миновали лестничную площадку перед школой, где нарисованные мелом прямоугольники для игры в классики были почти стерты прошедшими здесь днем людьми, а дети сидели, обхватив перила, выставив тощие коленки и болтая ногами, и где крики и визги понижались до шепота, когда рядом появлялись взрослые.

— Рад, что мы уже почти пришли. Мне нужно отдохнуть, — сказал Марнс, когда они спустились еще на этаж и оказались у роддома. — Я надеюсь, что отец Джулс не занят и сможет с нами встретиться.

— Сможет. Элис послала ему сообщение из моего офиса. Он знает, что мы идем.

Они пересекли людской поток на площадке и перевели дух. Когда Марнс протянул флягу, Джанс сначала долго пила, а потом стала рассматривать свое отражение в изогнутой и поцарапанной поверхности: не растрепались ли волосы?

— Вы прекрасно выглядите, — сказал помощник шерифа.

— Как подобает мэру?

— И даже чуточку лучше, — рассмеялся он.

Когда он это сказал, Джанс почудилось, что в его стариковских карих глазах что-то блеснуло. Но, наверное, то был лишь свет, отразившийся от фляги в тот момент, когда он подносил ее к губам.

— Двадцать этажей всего за два часа с небольшим. Я не рекомендую и впредь поддерживать такой темп, но рад, что мы уже настолько далеко. — Он вытер усы и завел руку за спину, пытаясь уложить флягу обратно в рюкзак.

— Дай-ка, — сказала Джанс. Она взяла у него флягу и сунула в сетчатый кармашек на рюкзаке. — И здесь говорить буду я, — напомнила она.

Марнс поднял руки с раскрытыми ладонями, показывая, что ничего иного ему и в голову не приходило. Он потянул одну из створок тяжелой металлической двери, и та открылась безо всякого скрипа. Подобная тишина поразила Джанс. Она привыкла слышать скрежет открываемых и закрываемых дверей на всех этажах. Этот звук был в чем-то схож с криками животных, разводимых на фермах: всегда есть, всегда громко. Но здесь петли оказались смазаны, и было очевидно, что смазку постоянно обновляли. Плакаты на стенах в приемной тоже требовали соблюдать тишину. Крупные надписи сопровождались изображениями губ с прижатым к ним пальцем или кругами с перечеркнутыми открытыми ртами. Очевидно, здесь к тишине относились серьезно.

— Не припоминаю, что видел так много знаков, когда был здесь в последний раз, — прошептал Марнс.

— Наверное, слишком много болтал, потому и не заметил.

Через стеклянное окошко на них свирепо взглянула медсестра, и Джанс толкнула Марнса локтем.

— Мэр Джанс для встречи с Питером Николсом, — сказала она женщине.

Медсестра за окошком и глазом не моргнула:

— Я знаю, кто вы. Я за вас голосовала.

— О, конечно. Спасибо.

— Проходите.

Женщина нажала кнопку у себя на столе, дверь возле нее негромко зажужжала. Марнс толкнул створку, и Джанс вошла следом за ним.

— Наденьте это, пожалуйста.

Сестра — судя по сделанной от руки надписи на карточке, ее звали Маргарет — протянула два аккуратно сложенных белых халата. Джанс взяла оба и вручила один Марнсу.

— Вещи можете оставить у меня.

Спорить с Маргарет явно не следовало. Джанс сразу ощутила, что, пройдя через негромко жужжащую дверь, очутилась в мире этой гораздо более молодой женщины и стала ее подчиненной. Она прислонила трость к стене, сняла рюкзак, положила его на пол и надела халат. Марнс возился со своим халатом, пока Маргарет не помогла ему, придержав рукава. Надев халат поверх рубашки, он уставился на длинные концы пояса так, как будто понятия не имел, что с ним делать дальше. Посмотрев, как Джанс завязывает пояс, он кое-как справился со своим и закрепил полы халата.

— Ну что? — спросил он, заметив, что Джанс за ним наблюдает. — Вот потому я и хожу с наручниками. Да, я так и не научился завязывать узлы, и что с того?

— За шестьдесят-то лет, — протянула Джанс.

Маргарет нажала другую кнопку на столе и указала на коридор:

— Доктор Николс сейчас в детской. Я ему сообщу, что вы идете.

Джанс двинулась первой. Марнс пристроился следом и спросил:

— Неужели так трудно поверить?

— Вообще-то мне кажется, что это довольно мило.

Марнс фыркнул:

— Ужасное слово по отношению к мужчине в моем возрасте.

Джанс мысленно улыбнулась. В конце коридора она остановилась перед двойными дверями и чуть приоткрыла створку. В следующем помещении свет был приглушен. Джанс распахнула дверь шире, и они вошли в полупустую, но чистую комнату ожидания. Джанс вспомнила такую же комнату на средних этажах, где она ждала вместе с другом, пришедшим за своим ребенком. За стеклянной перегородкой находилось несколько колыбелей и кроватей. Джанс положила руку на бедро и нащупала твердую шишку бесполезного теперь имплантата, вживленного после рождения и никогда не извлекавшегося. Ни разу. Пребывание в этой детской напомнило ей обо всем, что она потеряла, чем пожертвовала ради работы. О ее призраках.