— Проведи журналистское расследование, — предложил Георгий. — МИИСУРО — это актуально, у тебя с руками оторвут. Устроишься в хорошее место… сейчас, перед выборами, это не проблема. А потом…

— Хотел бы я знать, на что будет похоже «потом».

Он затянулся и продолжал:

— Фигня все это. Я года четыре назад взялся типа за расследование, когда еще в «Столичной правде» был, помнишь? Причем ни слова о том, что сам видел… Только неоспоримые факты. Собрал мощную статистику по выпускникам «Миссури» разных лет, встретился кое с кем из наших. Черт, ты не представляешь, как мне не хватало той информации, что Влад… Но все равно вырисовывались разные штуки. Например: после нашего с тобой курса проект и вправду был свернут. Понимаешь? Если по первым трем выпускам мы имеем процент погрешности на блестящем фоне, то затем — скорее наоборот. С четвертого года и контрактников начали брать… В общем, много было фишек. Материалец на раз воротище… может, помнишь?

Георгию очень захотелось вспомнить; врать было бы глупо и неуместно. Покачал головой.

— Вот именно. Никакого резонанса. Из ректората «Миссури», правда, пришла писулька, требовали опровержения. Я и дал— жалко, что ли?.. Олька ходила беременная… Я ведь думал, хоть кто-то почешется… из НИХ.

Сашка умолк. Георгий отодвинул бокалы из-под пива на другой конец столика; официантка и не думала их забирать. Толстуха за стойкой с непристойным звуком продула сифон. Бодренькая песенка в пятнадцатый раз повторила рефрен и наконец сдохла. Почти без перерыва началась другая песня — впрочем, вполне приемлемая. Звенислава, усмехнулся Георгий. Кстати, любимая Светкина певица.

Некоторое время они молча слушали ее.

— Попса, — сказал Гэндальф. — Профессиональная, даже талантливая — но попса.

Георгий равнодушно пожал плечами.

— Тебе все по фиг! — внезапно вскипел Сашка. — Сидишь тут, весь на своей волне… А ты хоть помнишь, КАК она пела твои песни?! Твои!!! «Балладу выбора», «Королеву»… помнишь?! Да ведь она могла бы… и ты, между прочим, тоже… Когда ты последний раз держал в руках гитару?

Проняло. Огрело жгуче, словно хлыстом по щеке.

— При чем здесь это? Я в любом случае за свою жизнь отвечаю сам. Как и ты, Гэндальф.

Сашка сузил опухшие глаза:

— Не факт.

Они просидели в той кафешке долго. Выпили еще пива и съели по громадному чебуреку с подозрительным привкусом. Намозолили глаза толстухам барменше с официанткой и спугнули троих алкашей, явно претендовавших на тот же столик.

Говорили.

Георгий честно пытался убедить себя, что все, о чем рассказывает Гэндальф, может оказаться правдой. Жуткой, неотвратимой, как лавина, которая непременно ударит не только по всей стране — миру? — но и по его маленькой родной Александровке, по мальчишкам, по Светке, по непостроенному дому, по вязу во дворе.,. Не получалось.

Он точно знал, что стоит сесть в электричку — нет, в электричке он еще, может, и продержится под впечатлением этого разговора, — но потом, вылавливая на дороге попутку от станции до села, проходя глубокой ночью мимо сада дяди Коли с побеленными деревьями… В общем, все это останется далеко позади. Реальными, зримыми станут совсем другие вещи. Составляющие настоящую, раз и навсегда заведенную жизнь. Перерыв на краткие студенческие годы в столице — не в счет. Жаль, что Сашка вовремя не понял… Из них троих только Влад мог с полным правом называть себя столичной штучкой.

— Он был твоим другом, — сказал Гэндальф. — Ты не можешь так просто устраниться… теперь, когда он таки оказался прав.

— Допустим. — Георгий уже поглядывал на часы. — Но, по-моему, надо подождать реальных доказательств. Вот представь себе: мы с тобой пробиваемся к каждому из наших… бывших наших… что само по себе не так легко. А дальше? Материалов и программ Влада у нас нет. Нам нечем апеллировать, кроме твоей газеты.

— Я думаю, они кое-что знают и сами. Помнишь, когда Влад впервые заговорил об этом, мы собирались в общаге и пытались как-то… и даже Андрей. Не может же быть, чтоб они обо всем забыли!

Георгий пожал плечами. Он — действительно почти забыл. Да, тогда, в институте, было и страшно, и до темного восторга здорово ощущать приближение катастрофы — как стоять в болотных сапогах на пути мутной паводковой волны. Этот кайф вряд ли возник бы, будь опасность настоящей. Глупое мальчишество, романтичное и безумное, словно соло на гитаре. Но лично он давно успел повзрослеть.

— Ты боишься, — вдруг бросил Гэндальф, и Георгий вправду вздрогнул. — Что ж, имеешь право. У тебя семья… Дай еще сигарету — последний раз, честно.

У него долго, минуты две никак не срабатывала зажигалка; предложить свою казалось не то чтобы оскорбительным, но почему-то очень неуместным. Да, семья… На безымянном пальце у Сашки по-прежнему было кольцо. Железное, из подростковых ролевых игр.

Георгий вздохнул:

— Слушай, а ты вообще… видишься с Олей? И…

Он прикусил язык, вдруг осознав, что не помнит, как зовут Сашкину дочь.

Сколько ей должно быть лет: три?.. нет, уже четыре с половиной, как Никите, Светка тогда еще долго подсчитывала сроки и наконец заявила, что Саша с Ольгой уж точно женились по залету, а потому как пить дать разведутся. У него, Георгия, был один, но весьма убедительный контраргумент, и жена быстро замолчала… что не помешало ей в конечном итоге оказаться правой.

Гэндальф неопределенно повел рукой; струйка сигаретного дыма нарисовала в воздухе восьмерку:

— Зачем я им, по-твоему, нужен?

Затянулся, помолчал. Георгий прикусил губу; не надо было начинать об этом, тут уж Сашке ничем не поможешь. Снова покосился на часы: пора. Электричка через сорок минут… а ведь еще метро.

— Я сам. — Гэндальф перехватил его взгляд и поднялся. — Сам все сделаю. Дозвонюсь, хоть расшибись, до Андрея: основная ставка в проекте, разумеется, на него. Достану всех, кого смогу. Я-то ничем и никем, кроме себя самого, не рискую… Ты только запомни все, что я тебе тут наговорил, Герка. На тот случай, если все равно… ну да ты понял.

Проходя мимо стойки, он притормозил и неожиданно твердым, начальственным тоном потребовал у барменши «две по сто». Георгий попробовал воспротивиться— время!.. да и Светкин скандал поздно ночью как-то… но толстуха подчинилась на удивление быстро и даже ополоснула стопки перед розливом.

Водка была очень плохая и очень крепкая. На практически голодный желудок — убойная сила. Он поморщился; жена снова права. Если б они с Сашкой виделись чаще, чем раз в полгода, тот бы точно и его споил. Как младенца.

Кольцо Гэндальфа глухо звякнуло о стекло:

— За Влада.

К ночи сильно похолодало, под ногами хрустела подмерзшая грязь. Георгий шагал по грунтовой дороге: слева сменяли друг друга деревянные заборы, плетни и сетки-рабицы; справа пахло навозом и влагой от по-весеннему разбитой колеи. Все шесть с половиной километров от станции он шел пешком, поленившись ждать попутного транспорта; но усталости не было, Распирало какое-то странное чувство, среднее между щемящей тоской и глухим, безадресным протестом.