– Последняя строчка, – сказала она, покачав головой, – мне кажется не совсем удачной. Думаю, так было бы лучше…

И действительно, ее вариант оказался лучше! Он внезапно разозлился, потому что при дворе его все убеждали, что никогда не слышали таких прекрасных стихов, какие пишет он. Так как припадки злости были для него привычным делом, он старался показать, даже самому себе, что причиной гнева было не то, что его на самом деле вызвало. Сейчас, думал он, гнев был вызван не этим незначительным замечанием по отношению к его стихотворению, а тем, что эта девушка, едва расставшаяся с детством, так хорошо усвоила зловредные привычки французского двора. Что же касается его самого, он не мог видеть в себе ничего смешного или странного. И не мог понять, что даже в этот момент пытается соблазнить ее, а потом пылал гневом – ведь другие, эти распутники и вольнодумцы с изысканными манерами, присущими только французам, тоже могли этого желать. Такая девушка, думал он, воспитанная при дворе иностранного государства и так умело нанесшая обиду королю Англии своим презрением, должна была сидеть дома, а не ездить во Францию.

И он произнес напыщенно:

– Мне больно при мысли о той опасности, которой вы подвергались, находясь при этом распущенном дворе, возглавляемом монархом, который…

Он замолчал, потому что увидел смуглое и умное лицо и лукавую улыбку на губах, как бы говорившую ему о том, что он ее пленник.

– Король Франции действительно часто влюбляется, но я никогда не стала бы его любовницей! – воскликнула она.

Ему показалось, что эта умная девушка ответила на вопрос, которого он ей еще не задал, и почувствовал, что проиграл свою игру.

– Есть такие, кто не считает позором быть любовницей короля, а полагают, что им оказана большая честь, – резко сказал он.

– Действительно, некоторые слишком дешево себя ценят.

– Дешево? – возмутился он. – О чем вы говорите? Король не скупец. Он хорошо одаривает тех, кто доставляет ему удовольствие.

– Я говорю не о материальных ценностях. Продать свое достоинство и честь за мимолетную славу и богатства – значит продать себя дешево, так как честь и достоинство бесценны. А теперь мне пора идти домой.

Она встала и отбросила назад свои волосы. Он тоже поднялся, чувствуя себя совсем не по-королевски опустошенным.

Они молча покинули сад. Пришло время сказать, кто он такой на самом деле – скрывать уже было невозможно.

– Вы не спросили моего имени, – сказал он.

– А вы – моего.

– Вы дочь сэра Томаса Болейна, я полагаю.

– Как это вы догадались? – Она засмеялась. – Я – Анна Болейн.

– Вы все еще не спрашиваете меня, кто я такой. Вам это неинтересно?

– Я узнаю, кто вы, когда придет время.

– Меня зовут Генрих.

– Хорошее английское имя.

– А больше вы ни о чем не догадались?

Она посмотрела на него невинным взглядом.

– О чем я должна была догадаться?

– Так зовут короля. – Он заметил в ее глазах насмешку и воскликнул: – Боже мой! Вы все это время знали, что я король!

– Как может подданный короля, увидев хотя бы однажды его милость, не узнать его?

Он не знал, что ему делать – рассмеяться или разозлиться. Он старался вспомнить все, что говорил ей и что она говорила ему. Но не мог.

– Дерзкая девчонка! – наконец сказал он.

– Надеюсь, моя дерзость позабавила моего могущественного короля.

Он глянул на нее строго. Ее слова были полны уважения, но манеры, напротив, дерзки.

– Слишком большое количество перца может испортить любое вкусное блюдо.

– А без перца еда бывает пресной, – возразила она ему, опустив глаза. – Я полагала, что его величество, будучи эпикурейцем, предпочитает острые блюда.

Он засмеялся, хотел положить ей на плечо руку, но она, даже не взглянув на него, изящно увернулась и отошла в сторону. Он так и не понял, сделала она это нарочно или случайно.

– Буду рад видеть вас при дворе вместе с сестрой.

Он не знал, что его слова произведут на нее такое впечатление. Щеки Анны стали такими же малиновыми, как и ее платье. Глаза потухли. По поляне навстречу к ним шел ее отец. Она низко поклонилась королю, повернулась и побежала к дому.

– У вас красивая дочь, Томас! – воскликнул король. И Томас, подобострастно улыбаясь, повел Генриха во дворец.

Увидев стол, накрытый в зале для обедов, Томас преисполнился гордости, его глаза заблестели. Стол был уставлен огромными блюдами с кусками говядины, баранины, оленины, зайчатины и сдобренного пряностями мяса павлина. Взор радовало обилие овощей и фруктов, огромных пирогов и разных сладостей. Сэр Томас, всегда заботившийся о своих поварах и кухарках, подумал, что делал это не зря. Король одобрительно кивнул, однако его мысли были заняты другим – он думал о младшей дочери сэра Томаса.

Сели за стол: король – на почетное место, справа от хозяина. Небольшая свита, которую он привез с собой, расселась в зависимости от значимости положения, занимаемого придворными. Король оглядел сидящих за столом, но не увидел лица той, кого хотел увидеть. Сэр Томас, всегда предвосхищавший малейшее желание своего суверена, сразу понял, в чем дело. Он подозвал горничную и шепнул ей на ухо, чтобы она немедленно отправилась к его дочери и попросила ее спуститься к столу. Горничная вернулась расстроенной, сказав, что у дочери сэра Томаса болит голова и что она не может встать с постели и будет лежать весь день. Король, следивший за этой игрой с большим интересом, слышал каждое слово.

– Сейчас же пойди и скажи этой леди, что я требую, чтобы она спустилась к столу! Сию минуту!

– Подождите, – вмешался в разговор король. Голос его был на удивление мягким, что поразило сэра Томаса. – Позвольте мне, мой добрый друг Томас, самому разобраться с этим делом… Подойдите сюда, девушка.

Бедная маленькая горничная испуганно сделала реверанс. Она боялась, что не поймет приказаний короля.

– Передай леди от нашего имени, что мы сожалеем, что у нее болит голова. Скажи ей, что это из-за того, что она долго сидела на солнце. Скажи ей, что мы ее прощаем и желаем скорейшего выздоровления.

Он так и не увидел Анну, – она не вышла из своей комнаты. На следующее утро, покидая Хивер, он оглянулся на окна дворца, гадая, какое же из них ее. Он был уверен, что ни одна девушка, какой бы высокомерной она ни была, как бы ни владела собой, не сможет удержаться и хотя бы украдкой не взглянуть на своего короля. Но он не увидел ее лица ни в одном из окон. Расстроенный и удивленный, король покинул замок Хивер.

Великий кардинал, лорд-канцлер королевства, проезжал через толпу. Впереди и сзади него ехали сопровождавшие его джентльмены, так как этот великий человек никогда не выезжал без сопровождения, ибо старался таким образом произвести впечатление на свой народ. Он сидел на своем муле с достоинством, присущим самому королю. И это несмотря на то, что тело его было слабым, пищеварение плохим, к тому же врачи находили у него еще целый букет болезней. Но ум кардинала был очень острым – это был самый способный, самый глубокомыслящий человек в королевстве. И именно благодаря этому, действуя вначале через короля-отца, а затем в большей степени через его августейшего сына, Томас Уолси смог добиться своего высокого положения. Его успех – и он это знал – зижделся на его понимании характера короля, этого здоровенного животного, и когда Томас Уолси был всего лишь лордом, занимавшимся раздачей королевской милостыни, он использовал это свое понимание и добился больших высот. До него были канцлеры, требовавшие от короля оставить забавы и заняться государственными делами. Томас Уолси был другим. Пусть король забавляется, а заботы возьмет на себя его покорный слуга. Задача короля – наслаждаться, а все эти скучные и утомительные дела будет выполнять его верный и, что самое главное, умный и хитрый Уолси! А король очень любил тех, кто не перечил его воле. Этот король, обладатель большого похотливого тела – вместилища неуемных чувств, мог страстно ненавидеть и так же страстно любить. И он любил Уолси, которому мог со спокойным сердцем поручить важнейшие дела королевства, такие нудные и утомительные для его королевского ума. А Уолси был просто счастлив. Он, такой же высокомерный и властный, как и его господин, имел несчастье быть сыном бедняка из Ипсвича и только благодаря своему уму смог добиться тех почестей, которые ему оказывали. Сын торговца из Ипсвича был лучшим другом английского короля, и вся роскошь и сумасбродства, окружавшие его сейчас, были ему тем более дороги потому, что раньше он страдал от собственного ничтожества. И если теперь он был слишком расточителен, он не судил себя строго – Ипсвич следовало навсегда забыть.