— У меня ребенок начал шевелиться в животе, — вдруг сказала Гейл. — Может, ты сядешь за руль?

— Я не умею водить, — ответил я.

— Как бы мне хотелось, чтобы мой ребенок умел любить… — прошептала она.

На следующий день мы встретились в операционной. А еще через десять дней я уезжал из Сан-Антонио в Нью-Йорк, чтобы оттуда улететь в Россию. Джек, Гейл и Джулия провожали меня. — Я заметил, что Гейл и Джулия махали мне платочками. Я остановился и по-русски тихо, почти про себя, пропел:

Синенький скромный платочек

Падал с опущенных плеч.

Ты говорила, что не забудешь

Нежных и ласковых встреч…

— Шеф! Докладываю — дыру нашли! Олег-сантехник отличился! — где была, дыра-то?

— В грязи была. В грязи нашли дыру эту, шеф.

— Участок трубы с дырой нашли, что ли?

— Так точно, шеф! Олег-сантехник логически догадался, что если потоп произошел в подвале, то и дыра должна быть в подвале.

— А-а-а…

— Ох и героизм проявили ребята в поисках дыры, шеф! Представляешь, сколько надо было в грязи ковыряться, чтобы в ней, жиже этой поганой, трубы найти, да еще и каждую трубу ощупать в поисках этой долбаной дыры! Олег особое усердие проявлял. А я стоял в… болотных сапогах, ну… руководил, в общем. А Олег… ох и молодец… до ушей в этой жиже вымазался, но сам аж половину труб перещупал и, наконец, на радость всем, дыру эту нашел!

— Молодец, Олег-то! — похвалил я.

— А когда он ее нашел, дыру эту, то так заорал, так заорал…

— А чо он орал-то?

— От радости, шеф. Он даже, сволочь такая, Олег этот, от радости вскочил и меня по лбу щелкнул. Но я, шеф, лицо уже помыл… после Олега-то.

— М-да.

— А потом, Олег этот… ну тупизм… дыру эту найденную, после щелчка и потерял! Опять щупать пришлось… в жиже этой поганой. Но второй раз он ее, дыру-то, быстро нашел. Засек место ориентировочно. А я в это время стоял с… щелчком на лбу. Противно…

— Ну а сейчас, обозначили чем-нибудь, дыру-то?

— Ну… сейчас-то четко обозначили! Дохлую белую мышь на это место положили… утопленницу…

— Так ты же говорил, что мышь эту… белую, как смерть, вы выбросили! — удивился я.

— Да вроде выбрасывал ее Олег… А может, и вторая всплыла — утопленница…

— Откуда всплыла?

— Из жижи, откуда еще?! — развел руками завхоз. А мышь эта, которой вы дыру обозначили, не уплывет куда-нибудь — или не утонет? — засомневался я.

— Не должна, шеф. Жижа густая… Да и как она утонет-то?! Она ведь и так утопленница!

— Иди и проверь — на месте ли мышь! Пусть Олег руку в жижу опять засунет и веревку привяжет к дыре… то есть к трубе, рядом с дырой. Мышь — это ненадежно! Тоже мне, ориентир нашли! Может их, мышей этих, из жижи вскоре штук десять выплывет!

— Ты прав, шеф! Пойду проверю! Веревку вот только найти надо… Привязанная-то она точно не уплывет!

Завхоз вышел.

Мои мысли опять возвратились к Америке и к этой истории с американскими женщинами. Легкая грусть сопровождала эти мысли.

Но потом что-то ёкнуло в душе, и мысли понесли меня куда-то вдаль, в безбрежную даль мироздания. Мысли так стремительно понесли меня туда, что я даже испугался. Но испуг так же внезапно прошел и я начал думать философски, стараясь охватить мыслью всю ширь божьих творений. Однако у меня это… не получилось. Естественно, не получилось и только омерзительное чувство тупости подступило к горлу.

— У-ух! — только и простонал я, понимая свои микроскопические возможности в попытке хотя бы мало-мальски осмыслить божий замысел.

А чувство своей собственной тупости давило и давило меня. Смачно давило… привычно. Я откинулся на стуле и стал рассматривать свою нелепую желтую авторучку с ребрышками. Ничего интересного я в ней не нашел. Я сдавил эту авторучку пальцами, потом поднес палец к лицу и увидел на нем следы от ребрышек авторучки.

— Надо же, следы от авторучки остаются… — произнес я совсем уж нелепую фразу

Чувство собственной тупости только усилилось.

Ты тупой! Тупой! — клокотало в душе. Я опять посмотрел на свою желтую авторучку. Ничего интересного в ней так и не появилось…

Я с каким-то дурацким усердием продолжал разглядывать авторучку, как бы упрашивая ее помочь мне в моих размышлениях. Но она, эта авторучка, конечно же, ничем не могла мне помочь…

— Эх! — выдохнул я. А душу что-то бередило.

Сильно бередило.

Я встряхнул головой и вдруг с новой силой стал надеяться, что может быть, может быть, может быть… Бог мне даст хоть маленькое (хоть микроскопическое!) осознание того главного принципа, на котором основано все мироздание.

Я сделал серьезное лицо, насупил брови и принялся сильно думать. Я думал все сильнее и сильнее, все серьезнее и серьезнее смотрел на свою желтую авторучку, но… вскоре понял, что ни до чего я не додумаюсь, потому что я всего-навсего… всего-навсего, вот именно — всего-навсего! Я понял, что сила моей мысли ничтожно мала и она не способна проникнуть в проблемы мироздания, потому что это всего лишь банальная мысль — мысль обычного человека.

В полной мере посмаковав свою «мозговую импотенцию», я опять откинулся на стуле и уже с негодованием взглянул на свою желтую авторучку. Я понял, что ни до чего я не смогу додуматься, а вернее, как говорится, «допетрить».

Я налил себе рюмку русской водки и с удовольствием выпил.

— Хрк, — издало мое горло.

Я закусил коркой черного хлеба.

До меня дошло, что высокоинтеллектуальные вещи, как говорится, сегодня «не проходят». Мысли потянуло на что-то более легкое и примитивное. И тут я вспомнил наш первый визит в Америку.

Еще во времена Советского Союза, по-моему, в 1990 году, мы впервые, целой делегацией, поехали в Соединенные Штаты Америки. О, как хотелось тогда там побывать! Как хотелось доказать американцам, что мы — представители главной конкурирующей сверхдержавы — тоже чего-то стоим, даже несмотря на то, что у нас в магазинах, как говорится, шаром покати! О, как волнительно было встретиться с нашими главными соперниками в мире!

В самолете, который нес нас в Америку, я сидел с высоко поднятой головой. Когда нам принесли вполне приличную еду, да еще и предложили на выбор горячее трех видов, я гордо отказался, изображая из себя… перед нашими стюардессами… беспредельно сытого человека.

Мы долетели. Чередой замелькали американские города: Нью-Йорк (где я сумел съездить на Брайтон-Бич в поисках тогда любимой мною певицы Любы Успенской), Атланта (где я впервые пыжился читать лекции на английском), Даллас (где я впервые поцеловал руку негритянки) и, наконец, мы приехали в Лос-Анджелес.