— Официально это не говорилось, но… думали на Гарри. И причины у нас были. Я хочу сказать: он приезжает в Аврору, а через три месяца исчезает малышка Келлерган. Странное совпадение, нет? А главное, какая у него была тогда машина? Черный «шевроле-монте-карло». Но улик против него не хватало. По сути, эта рукопись — то самое доказательство, какое мы искали тридцать три года назад.

— Не думаю. Это не Гарри. И потом, зачем ему оставлять такую улику против себя вместе с телом? И зачем он послал садовников рыть землю именно там, где закопал труп? Это же ни в какие ворота не лезет.

Тревис пожал плечами:

— Поверь моему опыту старого копа: никогда не знаешь, на что способны люди. И особенно те, кого вроде бы хорошо знаешь.

С этими словами он поднялся и сердечно попрощался со мной: «Если я могу что-то для тебя сделать, скажи, не стесняйся». Пинкас, не проронивший ни звука за все время нашего разговора, недоверчиво произнес: «Надо же… Понятия не имел, что полиция подозревала Гарри…» Я ничего не ответил. Оторвал первую страницу газеты, сунул в карман и, хотя было еще рано, поехал в Конкорд.

* * *

Мужская тюрьма штата Нью-Гэмпшир расположена по адресу Норт-Стейт-стрит, 281, на севере Конкорда. Чтобы попасть туда из Авроры, нужно свернуть с шоссе 93 за торговым центром «Капитолий», потом, на углу «Холидей-Инн», на Норт-стрит, и ехать прямо минут десять. За кладбищем Блоссом-Хилл и озерцом в форме подковы возле реки дорога идет вдоль решетчатой ограды с колючей проволокой, не оставляющей сомнений в том, куда ты попал; чуть подальше висит указатель с названием тюрьмы, а за ним видны угрюмые строения из красного кирпича, обнесенные толстой стеной, и решетки главного входа. Напротив, на другой стороне улицы — дилерский центр по продаже автомобилей.

Рот ждал меня на парковке, курил дешевую сигару. Вид у него был безмятежный. Вместо приветствия он снисходительно похлопал меня по плечу, словно мы были старые друзья.

— Первый раз в тюрьме? — спросил он.

— Да.

— Постарайтесь расслабиться.

— А кто вам сказал, что я напряжен?

Он заметил стайку журналистов, поджидавших поблизости:

— Они повсюду. Главное, не реагируйте на их приставания. Это гиены, Гольдман. Они не отвяжутся, пока вы им не швырнете чего-нибудь жареного. Будьте непреклонны и храните молчание. Малейшее ваше дурно истолкованное слово может обернуться против нас и угробить мою стратегию защиты.

— И какова ваша стратегия?

Он взглянул на меня очень серьезно:

— Все отрицать.

— Все отрицать?

— Да, все. Их связь, похищение, оба убийства. Будем доказывать в суде его невиновность, я добьюсь оправдания Гарри и очень рассчитываю потребовать возмещения миллионных убытков и ущерба от штата Нью-Гэмпшир.

— А куда вы денете рукопись, найденную полицией вместе с телом? И признания Гарри, что у него была связь с Нолой?

— Рукопись ничего не доказывает! Написать не значит убить. И потом, Гарри все объяснил, и вполне вразумительно: Нола перед тем, как исчезнуть, унесла рукопись. Что до их интрижки, это просто увлечение. Ничего особо дурного. Ничего противозаконного. Прокурор ничего доказать не сможет, вот увидите.

— Я говорил с шефом полиции Авроры, Тревисом Доуном. Он утверждает, что Гарри в свое время был под подозрением.

— Хрень собачья! — Рот легко срывался на грубость, если ему противоречили.

— Судя по всему, подозреваемый водил черный «шевроле-монте-карло». По словам Тревиса, именно эта модель была тогда у Гарри.

— Хрень в квадрате! — взорвался Рот. — Но знать полезно. Хорошо поработали, Гольдман, мне такие сведения нужны. Между прочим, раз вы знакомы со всеми олухами, что живут в Авроре, порасспрашивайте-ка их, надо бы заранее знать, какими байками они собираются кормить присяжных, если их позовут свидетелями на процесс. И попробуйте выяснить, кто из них пьет горькую или бьет жену: свидетель, который пьет или бьет жену, считается не заслуживающим доверия.

— Довольно гнусные методы, вам не кажется?

— На войне как на войне, Гольдман. Буш соврал всему народу, чтобы напасть на Ирак, но это было необходимо: гляньте, Саддам получил под зад, иракцев освободили, и с тех пор мир чувствует себя намного лучше.

— Большинство американцев выступали против этой войны. Это была катастрофа.

На его лице отразилось разочарование.

— О нет! Вот так я и думал…

— Что?

— Вы будете голосовать за демократов, Гольдман?

— Естественно, я буду голосовать за демократов.

— Вот увидите, они навесят на богатеев вроде вас изумительные налоги. И тут уж поздно будет плакать. Чтобы управлять Америкой, надо иметь яйца. А у слонов яйца больше, чем у ослов, ничего не поделаешь, это генетика.

— Очень поучительно, Рот. Так или иначе, демократы уже выиграли президентскую гонку. Ваша расчудесная война оказалась достаточно непопулярной, чтобы перевесить чашу весов.

Он улыбнулся — лукаво, почти недоверчиво:

— Только не говорите мне, что вы в это верите! Женщина и черномазый, Гольдман! Женщина и черномазый! Ну вы же умный мальчик, будьте хоть немного серьезнее: кто же выберет женщину или черномазого главой страны? Напишите про это книжку. Дивный научно-фантастический роман. Что дальше-то будет? Пуэрториканка-лесбиянка или индейский вождь?

После обычных формальностей я попросил Рота ненадолго оставить нас с Гарри наедине в зале свиданий. Он сидел за пластиковым столом, осунувшийся, в арестантской робе. Когда я вошел в комнату, его лицо просветлело. Он встал, мы крепко обнялись, а потом уселись по разные стороны стола и замолчали. Наконец он произнес:

— Мне страшно, Маркус.

— Мы вытащим вас отсюда, Гарри.

— Знаете, у меня в камере телевизор. Я вижу и слышу все, что обо мне говорят. Моя песенка спета. Моей карьере конец. Жизни конец. И это только начало: по-моему, я падаю.

— Никогда не надо бояться падать, Гарри.

Он грустно улыбнулся уголком рта:

— Спасибо, что пришли.

— Мы же друзья. Я поселился в Гусиной бухте, покормил чаек.

— Знаете, если вам хочется вернуться в Нью-Йорк, я прекрасно пойму.

— Никуда я не уеду. Рот — странная птица, но, похоже, свое дело знает: он говорит, что вас оправдают. Я останусь здесь, буду вам помогать. Сделаю все, что нужно, чтобы докопаться до истины, и смою пятно с вашей чести.

— А ваш новый роман? Ведь издатель ждет его к концу месяца, разве нет?

Я опустил голову:

— Нет никакого романа. У меня больше нет идей.

— То есть как это — нет идей?

Я не ответил и, чтобы сменить тему, вытащил из кармана газетный лист, который несколькими часами раньше захватил в «Кларксе».