образования многосторон­него и с весьма энергическим характером. Покорный внут­реннему призванию, он решился поселиться в Лапландии не для того, чтобы новыми открытиями в области наук при­обрести лавр ученого, еще менее для того, чтобы кратчай­шей дорогой достигнуть высших должностей, но с целью посвятить себя трудной миссионерской проповеди и просве­тить умы диких горных жителей.

Желая сколько-нибудь облегчить пребывание свое в этой безрадостной стране, С. по приезде своем в Лапландию ис­правил старое маленькое жилище прежних миссионеров — ветхую хижину на берегу озера Манду у самой утсъйокиской кирки. Потом отправился он в Финляндию и привез оттуда молодую милую жену, которая, не колеблясь ни­сколько, готова была сопутствовать мужу на край света, не взирая на слабое свое здоровье. Ее сопровождала с благо­родным самоотвержением девица Е. Р. — пятнадцатилетняя подруга ее.

Маленькое семейство проезжало страшные утесистые горы Лапландии в жестоко-холодную зиму. Молодые дамы научились править и сдерживать в равновесии маленькие шатающиеся санки (pulka) в то время, когда олень быст­ро мчал их с одной скалы на другую. Целые дни принуж­дены они были жаться в этом беспокойном экипаже без малейшей защиты от ледяного горного ветра. Ночью до­вольствовались часто снеговой кровлей или бедной лап­ландской лачугой. Кроме этих для всякого лапландского путешественника неотвратимых неприятностей, случались другие опасности и приключения, которые едва не сто­или им жизни. Но милосердная рука провидения приве­ла их невредимо к цели. Они достигли места своего пре­бывания и в тесном, низком домике неизъяснимо радова­лись, сидя спокойно у теплого очага и издали слушая рев бури на скалах.

Но недолго суждено им было жить спокойно: малень­кий домик их сгорел вскоре после прибытия их в Утсъйо­ки. Пастор был в то время в отлучке по делам своей служ­бы, служителей тоже не было дома, и дамы оставались по­чти одни. Можно вообразить весь ужас их положения. Но каково же было и пастору С., когда по возвращении увидел он одно пепелище сгоревшего дома и не знал ничего о судь­бе своих оставшихся. Вот что он писал об этом к своему Другу: «Каким ужасом поражен я был, когда приехал до­мой два дня после пожара и увидел одни курящиеся разва­лины! Я оставил на озере оленя, усталого от одиннадцати­мильной дороги, сорвал с себя дорожное платье и побежал ко двору. В это время я одумался и вспомнил, что до ближ­него соседнего двора на юг (приход Соданкила) было 50 миль, до Вадзое, к северу, — 16 миль, а жена моя была беремен­на. Недалеко стояли две или три хижины без кровли и две­рей, я заглянул туда, там не было ни одного живого суще­ства. Тогда представилась мне ужасная мысль: не сгорели ли они? А если спаслись от пожара, то, вероятно, замерзли, потому что ближе мили не было ни одного лапландского жилья. Я хотел кричать, звать их, но не мог произнести ни одного звука. В таком положении я, конечно, сошел бы с ума, если бы Амелия и Эмма не вышли из одной из этих лачужек. Пожар случился ночью. В три часа ночи жена моя проснулась и, чувствуя дым в спальне, кликнула слу­жанку. Но кухня была уже вся в пламени, и через дверь нельзя было пройти. Жена должна была выпрыгнуть в окно, набросив на себя одну кофту, и в этой одежде вышла она ко мне навстречу. Я не мог удержать радостных слез, увидев­ши, что они живы. Потеря всего имущества не столько меня озабочивала, сколько беспокойство о том, обойдется ли да­ром бедной жене моей в ее положении весь бывший страх и тревога, тем более что и потом много было бед, которые могли стоить ей жизни».

После этого несчастного пожара С. с семейством своим больше полугода принуждены были жить в хижине, где лапландцы останавливаются, когда приезжают помолиться в церкви. Вот описание этой хижины, взятое из того же письма: «Пока одну сторону греешь, другая мерзнет. Дым постоянно стоял в избе, но старинная пословица: где дым, там тепло — не имела здесь места. Сквозь кровлю, как сквозь решето, беспрестанно лилась вода, а ветер свистел во все дыры и скважины стен».

Пять лет прошло после этого печального происше­ствия, и когда мы пришли к пастору С., то нашли его уже в новом доме, который он успел построить. Это жи­лище, тесное и маленькое, вмещало в себе, конечно, боль­ше истинного счастья и довольства, нежели сколько обык­новенно бывает в огромных палатах. Члены маленького семейства связаны были нежной любовью и ничего выше этой любви не желали. По крайней мере пастор С. уверял меня, что нигде не было ему так хорошо, как в этом гор­ном воздухе, а молодая жена его шла легко и весело по дороге жизни, опираясь на руку любимого мужа и окружась милыми детьми. Что же касается до девицы Р., то не только ей было хорошо и приютно с этим семейством, но она полюбила страстно высокие горы и скалы и с ве­личайшим удовольствием носилась по их вершинам на быстрых оленях. Тем не менее казалось нам, что звуки ее арфы издавали иногда скорбные жалобы на пустоту жиз­ни. Эти звуки сделали такое глубокое впечатление на Дурхмана, что после десятидневного нашего тут пре­бывания мы отпраздновали помолвку его с этой любез­ной девушкой. На этом празднике Бланка не было уже с нами. Незадолго прежде отправился он вверх по Тено опять в Муониониску, а на другой день после помолвки, 10 ав­густа, и мы сДурхманом предприняли обратный путь к Энаре.

В Лапландии нельзя выбирать дорог; по той же доро­ге, по которой мы ехали сюда, должны были мы ехать и назад, к энареской церкви. Вначале путь шел опять по реке Утсъйоки и ее гремящим порогам; Дурхман и Иессио пробирались по ним, с трудом управляя лодкой, а я шел пешком по скалам. Грустные чувства наполнили душу при виде, какое опустошение произвел везде мороз во время пребывания нашего у пастора в Утсъйоки. При­земистые березы, окаймляющие скалу, стояли иные по­блекшие, иные совсем без листа; цветы пожелтели, опус­тили головки и нагнулись до земли. Без цели летали гор­ные птицы, ища убежища от холодного ветра. Все вокруг меня до того было пусто, что я с сожалением обращал взо­ры к приютному двору пастора, однако и тот вскоре от меня скрылся, и перед глазами поднялась снежная вер­шина скалы Расте-Кайзе (Raste-Kaise), облеченная густым туманом. Мало-помалу туман этот обратился в черную тучу и, к величайшей досаде, пошел за мною следом. У меня был талисман против этого врага — мой лапландский пес­ки (peski), но я