Спрятав газету, Громов подумал, что надо будет обязательно посмотреть какой-нибудь фильм с Томом Крузом, чтобы понаблюдать за его отчаянными потугами сохранить имидж полноценного героя-любовника. При росте 156 сантиметров это делать непросто. Кстати, Аркадий Сурин был всего на полсантиметра выше своего кумира. Плюс очень и очень отдаленное сходство с Томом Крузом. Почему-то это обстоятельство показалось Громову чрезвычайно важным. Ведь тридцатилетний Сурин находился не в том возрасте, чтобы фанатеть от придуманного идеала. В чем же тогда дело? Главное, конечно, одинаковые габариты Аркадия и Тома. Это во-первых. А во-вторых…

Дальше ничего путного в голову не приходило. Тем более что соседи Громова не закрывали рты ни на минуту, мешая ему сосредоточиться. Сплошное бу-бу-бу, перемежаемое бульканьем спиртного. Так коротали время полета двое приятелей, которых Громов не захотел разглядывать при их появлении и не имел ни малейшего желания видеть теперь. Не обращая внимания на окружающих, они пьяно обсуждали какие-то свои мутные коммерческие делишки. Вроде бы их недавно намеревался кинуть некто по фамилии Кукин, но они, не будь лохами, сами кинули Кукина, а заодно подставили его фирму налоговикам и теперь праздновали свою победу. Коммерсанты полагали, что они на славу потрудились и заслужили красивый отдых. Праздник как начался в аэропорту, так и продолжался до сих пор. Речь приятелей становилась все менее связной, а вокруг них сгущался запах перегара. Такая уж аура у них была, никуда от нее не деться.

Сузив ноздри, Громов принялся считать заклепки на серебристом крыле самолета. Это помогало сохранять спокойствие, но не очень. Чем сильнее пьянели коммерсанты, тем чаще Громов поглядывал на часы, мечтая поскорее приземлиться и остаться в одиночестве.

Примерно за сорок минут до посадки один из соседей благополучно отключился. Не успел Громов порадоваться тому, что бубнеж наконец прекратился, как ему пришлось пожалеть об этом. Бодрствующий коммерсант очень скоро заскучал и пожелал найти себе нового собеседника.

– Э, мужик, – окликнул он Громова и тронул его за плечо, – что ты как не родной? Присоединяйся. Отметим знакомство, биомать.

Громов неохотно обернулся. На первом плане обнаружилась четырехгранная бутылка виски с белой лошадью на чуточку расплывчатой этикетке. Бутылку держала громадная лапища с расстегнутым браслетом часов, свободно болтающимся на волосатом запястье. Фоном для этого нехитрого натюрморта служила щекастая физиономия, настолько пористая, что казалась изрядно попорченной мелкой дробью.

– Глотни, – предложила физиономия.

– Благодарю, – сухо сказал Громов. – Я не хочу пить.

– Так отдыхать же летим, биомать! – изумился пористый сосед. Иллюстрируя сказанное, он хлебнул прямо из бутылки, а потом опять сунул ее под нос Громову. – На, причастись. А то мрачный весь из себя, как будто на похороны летишь.

– А если и вправду на похороны?

– Тогда помянуть нужно покойничка по православному обычаю.

– Вот ты и помяни, – предложил Громов.

– Кого? – удивился коммерсант.

– А кого хочешь. Хотя бы дружка своего.

– Так он же живой!

– Вусмерть пьяный человек живым быть никак не может, – резонно возразил Громов, поворачиваясь к соседу спиной.

На этот раз тот не просто тронул Громова за плечо, а сжал его пальцами и хорошенько встряхнул:

– Слышь, мужик, ты не особо тут борзей. Я же с тобой по-хорошему, биомать. «Вхите хорсе» тебе предлагаю, от чистого сердца. А ты морду воротишь. На неприятности нарываешься?

Отвязаться от навязчивого попутчика имелось несколько способов, и Громов выбрал не самый жесткий, но зато наиболее оптимальный. Обернувшись, он поинтересовался:

– Послушай, тебя как зовут, дорогой товарищ?

– Вадик, – легко сознался сосед. И, недолго думая, добавил свою любимую присказку про биомать.

Громов приветливо улыбнулся:

– Приятных снов, Вадик Биомать.

Его большой палец коротко ткнул соседа под нижнюю челюсть, безошибочно найдя там нужную болевую точку. Грузное тело обмякло в кресле. Бутылка с подозрительной этикеткой упала на пол, проливая остатки не менее подозрительного напитка. В результате алкогольный запах над рядом кресел значительно усилился, так что вентиляторам предстояло немало потрудиться, чтобы выветрить его окончательно. Но зато полное беспамятство на ближайшие полчаса настырному Вадику было гарантировано. И разве не ради этого приятного состояния накачивался он всю дорогу?

С удовлетворением полюбовавшись угомонившимися попутчиками, которые по-братски уткнулись друг в друга носами, Громов опять уставился в иллюминатор и обнаружил, что знакомое выпуклое крыло окутано белесым туманом. Самолет начал снижение. Вскоре эту догадку подтвердило объявление, сделанное на двух языках. Голос стюардессы звучал из динамиков так интимно, словно в моменте посадки она находила что-то эротическое, а в предложении пристегнуть ремни заключался особый намек. В конце салона засветились табло, запрещающие курить, как будто до этих пор пассажиры самолета дымили напропалую.

Все это означало, что до приземления осталось минут пятнадцать-двадцать. Самолет уже провалился сквозь толщу облаков и, накренившись, разворачивался над морем. Когда он попадал в воздушные ямы, впереди испуганно ойкал женский или детский голос. Звучал он как сквозь вату. Уши у Громова заложило, и приходилось время от времени делать глотательные движения, чтобы избавиться от неприятного ощущения частичной глухоты.

По проносящимся внизу ниточкам дорог ползли разноцветные букашки автомобилей. Домики внизу постепенно разрастались до размеров спичечных коробков. По ним стремительно скользила тень самолета, и ощущение высоты сделалось значительно более острым, чем когда полет проходил над облаками.

Через несколько минут шасси самолета коснулись бетонных плит адлерского аэродрома. Громов как следует потер уши соседа и, когда тот открыл абсолютно бессмысленные глаза, сообщил:

– Вот мы и на месте, Вадик Биомать.

– А?

– Отдыхать подано. – Громов кивком головы предложил Вадику полюбоваться земным пейзажем за квадратным окошком.

Тот толкнул локтем приятеля и принялся мять пальцами свое горло, сердито косясь на Громова. Никакой радости по поводу прибытия в курортный рай он не проявлял. Впрочем, и сам Громов не ждал ничего хорошего от этой поездки.

Спускаясь по трапу, он пожалел, что не внял совету генерала приобрести темные очки. Без них окружающий мир выглядел слишком уж беспечным. Не таким, каким он был на самом деле.

Аркадий Сурин прибыл в Сочи тем же рейсом и даже тем самым самолетом, который доставил сюда Громова, отправившегося на его поиски. Но это произошло значительно раньше. И черные очки у Сурина, в отличие от Громова, на лице наличествовали – по виду совершенно непроницаемые – такие носят слепые. Ему казалось, что чем хуже он видит окружающих, тем меньше они в свою очередь уделяют внимания ему самому. Иллюзия, конечно, но у кого их нет? И кто в детстве не зажмуривал глаза, когда становилось страшно?