− Да уж… теперь ясно, чего лебезил тот прилипала-капитан, − пробормотал он, стянув с головы шляпу, перед двухметровым портретом генерала де Агилара — деда Виго.

Пышные бакенбарды, военная выправка, ордена и золотые эполеты сразили его наповал.

А Виго рассматривал дом, ища изменения, которые должны были произойти за годы его отсутствия. Но изменений не было. Особняк будто застыл во времени, как гранитное надгробие.

Внутренний двор-патио всё так же был выложен розовым мрамором и уставлен вазонами с цветами вдоль галереи. Те же мраморные скамьи и фонтан. Массивная лестница, ведущая на второй этаж, двери из красного дуба…

До спальни отца Виго дошёл, не торопясь, впитывая звуки и запахи дома: посвисты птиц из сада, журчание воды, ароматы кофе и коричных булочек, доносившиеся из кухни. Как будто он никуда и не уезжал. Как будто и не было двенадцати лет, проведённых во Фружене.

Дверь в спальню отворилась туго. И Виго вспомнил, что массивная бронзовая ручка всегда была такой, но отец не позволял её чинить.

Он вошёл тихо, сделал несколько шагов вглубь комнаты и остановился. Морис тоже проскользнул следом, словно уж, но деликатно отстал и прислонился к дверному косяку.

В огромной спальне отца было душно. На столике у статуи Святой Маргариты горела толстая свеча, и, судя по её широкому оплывшему основанию, в ритуальной чаше эта свеча была далеко не первой. Пахло болезнью, ладаном, микстурами и лавандой…

Виго увидел большую кровать с витыми столбиками по углам, что ещё с детства казалась ему огромный кораблём, в котором роль парусов исполнял балдахин из кисеи, собранный многочисленными складками. Балдахин в этом доме был над каждой кроватью. В сезон дождей комары не гнушались подняться из Лагуны на Голубой холм и отведать благородной крови.

У кровати, опустив голову на лапы, лежал верный пёс семьи Агиларов, ищейка по имени Као. Чёрный, как уголь, с рыжими подпалинами на груди и лапах. Он потянул ноздрями воздух, но, видимо, сразу узнал в Виго родственную кровь, посмотрел на Мориса и, слабо махнув хвостом, снова прикрыл глаза. Морис не представлял опасности.

Пёс же страдал вместе с хозяином.

Тусклый свет, проникавший сквозь полуприкрытые портьеры, заставил Виго прищуриться, вглядываясь в очертания фигуры на кровати.

Отца он узнал не сразу. В памяти сохранился совсем другой образ — широкоплечий высокий мужчина, темноглазый и темноволосый, с чуть заметной серебринкой седины на висках. Аккуратная эспаньолка и идеально сшитые костюмы сдержанных благородных оттенков антрацита, графита и тёмного серебра — дон Алехандро даже в немолодом возрасте был очень привлекателен. Он ходил уверенно, с гордо поднятой головой, и был остёр на язык.

А сейчас на кровати, в окружении подушек, отороченных валентийским кружевом, лежал измождённый больной старик. Жидкие волосы сплошь седы и прилипли к вискам тонкими прядями. Лицо вытянулось, заострилось, а многодневная щетина придала ему ещё более жалкий вид. Поверх одеяла лежали его руки, выглядывавшие из ночной сорочки, словно палки, которые торчат из старого сюртука на огородном пугале.

Дон Алехандро смотрел в потолок, и его застывший потухший взгляд не отражал ничего. На лице больного застыло какое-то страдальческое напряжение, словно в тех туманных дебрях, где обитал сейчас его разум, ему было мучительно стыдно за свою беспомощность.

Виго он не узнал. Он даже не заметил, что кто-то вошёл в комнату. Только моргнул, отозвавшись на звук закрывшейся двери.

Рядом с кроватью, вся в чёрном, сидела донна Виолетта — его третья жена. Перебирая пальцами неизменные чётки, она держала на коленях молитвенник, раскрытый где-то посредине. И прежде, чем поприветствовать пасынка, не спеша закончила молитву и осенила себя знаком Скорбящего ангела.

Донна Виолетта была набожна, но, глядя на её печальное лицо, Виго не мог отделаться от мысли, что она репетирует это выражение перед зеркалом каждое утро, прежде чем спуститься к завтраку. Слишком уж её скорбь и набожность были… правильными. Плавные жесты, неторопливость, томность…

Мачеха была красива. Ещё достаточно молода, едва ли старше самого Виго, и, видимо, именно за эти два качества отец и выбрал её себе в жёны.

Подозревать надо всех! Даже тебя…

И слова Мориса пришли в голову, едва он взглянул на донну Виолетту. Могла ли она быть причастна к отравлению?

Он её почти не знал. Видел несколько раз, когда во время свадебного путешествия она с отцом была во Фружене проездом. Но он, хоть и не так много времени провел в её обществе, но первое впечатление запомнил очень хорошо. Охотница за богатством. Так он тогда подумал, едва взглянув в её карие миндалевидные глаза, обрамлённые длинными ресницами. Она была одета скромно и элегантно, всюду таскала с собой молитвенник и чётки и даже на шаг не отходила от мужа, стараясь постоянно превозносить его достоинства: ум, характер, храбрость, щедрость, благородство. И Виго готов был поклясться, что у неё где-то есть календарь, в котором она записывает эти качества по дням недели, чтобы не повторяться. Хотя выглядела она просто как образец добродетели…

… но первое впечатление о человеке оно всегда самое верное. В этом Виго никогда не сомневался.

Донна Виолетта поклонилась ему и подала руку для приветствия. Её пальцы пахли ладаном и воском, и ещё духами с таким приторно-сладким оттенком, словно карамель растворили в розовом масле.

− Донна Виолетта, − Виго сдержанно поклонился, но руку целовать не стал.

− Сеньор Виго, очень рада вашему приезду. Хоть что-то светлое в этот тёмный час, — произнесла она с мягко-томной грустью.

− Как он? — спросил Виго и перевёл взгляд на галерею бутылочек, баночек и пузырьков.

К лекарю он ещё заглянет…

− На всё воля Божия, − донна Виолетта закатила глаза и сложила ладони в молитвенном жесте.

Её рассказ перемежался вздохами и цитатами из молитвенника, но Виго не перебивал — терпеливо слушал, глядя, как холёные пальцы мачехи быстро перебирают красноватые зёрна чёток. В сухом остатке оказалось, что это уже третья неделя после того, что произошло. Дон Алехандро очень плох, он то впадает в забытьё, то приходит в себя. То бредит, говоря ужасные вещи, то зовёт падре и исповедуется, то снова бредит и путает лица людей. Иногда кажется, он потерял память, а иной раз он вспоминает то, что было не одно десятилетие назад. И самое плохое в этом то, что ничему из его слов нельзя верить. Он ничего не ест и сильно истощал, и всё, что ему помогает − это сладкая кокосовая вода, которую делает кухарка. Доктор перепробовал все известные