— Содомляне, гоморрийляне и севаимляне встретились неподалеку от Адмы, в долине Керек. И было их трижды по тысяче, — продолжал медленно Потрошитель, — и еще втрое, и еще дважды по столько…

* * *

«— Они идут, — повисло над городом. — Хасидеи идут!!!

— Вы слышали? Они идут! — крикнул какой-то мальчишка прямо в дверной проем и побежал дальше. Те, кто еще не успел собраться у ворот, торопились туда, на площадь. Всех мучило любопытство: как праведные станут искать убийцу Хранителя? Это было внове. Лот повернулся к жене и дочерям, к сидящему на лежаке Исааку, серьезно оглядел их, приказал категорично:

— Оставайтесь дома. Не ходите к воротам. — И персонально сумасшедшему: — Исаак будет ждать Лота здесь. Исаак понял? Толстяк закивал, преданно глядя на Лота снизу вверх. В дверном проеме, заслонив и без того тусклый вечерний свет, выросла чья-то фигура. Лот резко обернулся. Иосиф, серьезно глядя на него, спросил:

— Ты готов, пришлец? Время настало.

— Пойдем, — кивнул Лот, следуя за Иосифом. Они вышли на улицу и зашагали к воротам. Сидящий у своего дома Нахор крикнул, глядя им вслед:

— Будь осторожен, Лот! Не доверяй агнцам Га-Шема! Лот на мгновение обернулся, но Нахор уже увлекся каким-то своим делом.

— Я молил Господа о помощи, — пробормотал Иосиф на ходу. — И просил дать знак, что он слышит меня. — Лот сосредоточенно молчал, прислушиваясь к собственным ощущениям. — Господь не ответил мне, — закончил Иосиф мрачно. Лот не слушал. Он думал о том, что напрасно не надел голубую милоть хасидея. Содомляне наверняка узнают его и поверят ему, а вот насчет гоморрийлян и севаимлян у него такой уверенности не было. Невозможно сказать заранее, как повернется дело. Он надеялся на помощь Господа, молился про себя, но все время сбивался на мысли о сумасшедшем толстяке. Обвинение в адрес праведника — серьезное обвинение. Поддержат ли его адмийцы? Поверят ли? Они вышли на главную улицу и сразу увидели впереди людское море. Народу было столько, что у Лота зарябило в глазах. Ему вдруг стало страшно, но не от большого скопления народа, а от того, что он понял: его свидетельствование вполне может обернуться против него самого. Разве кто-нибудь воспримет всерьез рассказ СУМАСШЕДШЕГО? „С другой стороны, — подумал Лот упрямо, — если он не скажет ПРАВДУ, то кто ее скажет? Исаака, омерзительного, безобразного, вонючего, но безобидного и честного толстяка выдадут праведным…“ Они подошли к плотной толпе.

— Расступитесь, — негромко говорил Иосиф, и молчащие люди послушно расступались, образуя неширокий коридор, пропускали их и тут же смыкались вновь. „Это знак, — подумал Лот. — Это знак Господень. Если страх и сомнения овладеют мной…“ Если бы даже страх и сомнения овладели им, ему уже не удалось бы повернуть назад. Толпа смотрела на пробирающуюся в первые ряды пару. Все знали, что Лот — содомлянин. И поэтому все ждали, что он, именно он, сумеет как-то разрешить ситуацию. Внезапно толпа кончилась. Лота словно вытолкнули из воды на берег. Одно мгновение — и вот уже перед ним широкая полоса пустого пространства, за которой застыла стража. Иосиф остановился у него за спиной, и Лоту на миг показалось, что он один, совершенно один на пустынной пыльной площади. Ему захотелось оглянуться, чтобы увидеть глаза толпы, но он подавил в себе этот порыв. Никто не должен заметить его неуверенность.

— Они идут! — крикнул со стены дозорный. Старший караульной смены, высокий угрюмый мужчина с непомерно широкими плечами, голубая милоть которого была расшита алой шерстяной нитью, резко взмахнул рукой.

— Ворота! — снова крикнул дозорный, перегибаясь через гребень стены. Большие деревянные створки дрогнули, покачнулись и медленно пошли в стороны. По мере того как они открывались все шире, Лота охватывал трепет. Праведных оказалось больше, чем он предполагал. Как только ворота распахнули, толпа начала втягиваться в город. Постепенно она заполнила площадь и выплеснулась на соседние улицы. Кто-то забрался на стену, и все-таки большей части пришлось остаться за воротами. Маленькая площадь не могла вместить всех. Адмийцы ждали. Ждали горожане, ждал Иосиф, ждал Лот. Праведные смотрели на адмийцев молча, словно видя их в первый раз и не зная, чего же ожидать от этих странных уродцев.

— Идет Закон! — зашумели в толпе праведных. — Дорогу Закону! Люди расступились, пропуская на площадь двоих. Первый — старик, серое лицо которого покрывали пигментные пятна, а милоть подчеркивала сутулость. В трясущейся руке он держал посох — символ судии. Вторым был высокий жилистый бородач с худым лицом, на котором выделялись пронзительные, цвета спелой вишни глаза. Одет он был не только в голубую милоть, но еще и в пурпурную накидку‹$FГолубой цвет считался у иудеев священным. Одежды пурпурного и багряного цвета служили отличием богатых и почетных лиц.›. Ни в одном из трех праведных городов судей не было по той простой причине, что не существовало преступлений. Очевидно, старика выбрали на один раз. И по тому, что среди горожан оказался судия, Лот понял: праведные станут требовать для убийцы смертной казни. Чтобы изгнать из Адмы, судия не требовался. Праведные боялись гнева Господнего, но жажда мщения была чересчур сильна. А присутствие судии позволяло придать ему вид правосудия. Священник остановился в шаге от толпы, старик же вышел на середину площади. В глазах его пылал совсем не стариковский огонь. Судия вонзил коричневый пигментный палец в толпу адмийцев.

— Адмийцы! — с необычной для тщедушного тела силой каркнул он. — Сегодня ночью двое из вас совершили тяжкий грех! Сегодня ночью, впервые за пятнадцать лет, Зло вторглось в нашу жизнь! Сегодня ночью был убит один из хасидеев. Не мы ли опекали вас? Не мы ли помогали вам? Не мы ли заботились о вас? — Голос его становился громче. В нем прорезались исступление и фанатичная вера. Толпа за спиной судии заволновалась. — Адмийцы, призываю вас именем Господа, выдайте убийц Хранителя, и пусть свершится правосудие! Поступок сей послужит доказательством вашего смирения и укрепит добрые отношения между нашими городами! Секунду над площадью висело напряженное молчание, а затем прозвучал чей-то негромкий голос:

— Кто ты такой, чтобы говорить от имени Господа? — Лот оглянулся. За его спиной стоял Нахор. А рядом с Нахором, — Лот помрачнел, — безобразно скалился сгнившим ртом Исаак. — Веришь ли, что Господь дал тебе право решать за него судьбы детей его? — продолжал Нахор. Он говорил, не повышая голоса, но его слова слышали все, кто собрался на площади. — Не боишься ли принять на себя грех, отняв жизнь у невиновного?

— Ничто в этом мире не делается без ведома Господа, — парировал каркающим голосом старик. — И если меня избрали судиею, значит, таково было желание Его!

— Таково было желание избравших тебя и твое собственное, — возразил спокойно Нахор.

— Слышите? — крикнул старик, поднимая жезл. — Адмиец сомневается в Господе!

— Я сомневаюсь в праведности суда, а не в Господе. Толпа заволновалась, и Лот отметил, что далеко не все адмийцы одобряли спор, затеянный Нахором. Многие предпочли бы уладить дело полюбовно, хотя бы это и стоило жизни невиновному.

— Вы отказываетесь выдать убийцу по доброй воле? — крикнул кто-то из толпы праведных.