— Сашенька, как я рад тебя видеть. Зачем пожаловал? — приветствовал он внука.

— Да так, одно небольшое дело, — замялся Саша. — Я тоже рад, что приехал. Как у вас дела?

Саша обошел комнату, глядя на фотографии. Портреты Николая и Александры с дарственными надписями, семейные пикники до и после революции, виды ныне не существующих дворцов, старинные интерьеры. Бабушкин архив выглядел несколько иначе: состязания в стрельбе из лука в Ньюпорте, отдых на Палм-Бич в двадцатые годы, обеды в клубе «Сторк». Со всех фотографий смотрели неизменно жизнерадостные лица стопроцентных американцев де Виттов.

Дед с улыбкой смотрел на Сашу, ожидая, когда тот кончит суетиться и расскажет об истинной причине своего приезда.

— У нас произошел забавный случай, — начал Саша. — Пришел один молодой русский…

— Конечно, новый русский, — прервал его дед, произнося слово «новый» как некое ругательство.

— Да, но вполне образованный и симпатичный. Он принес с собой фотографию Сиси.

— Что ты говоришь? — удивился дед. — Я думал, что там ничего не сохранилось. Как странно.

— На фотографии Сиси сидит рядом с Александрой Федоровной в вашем доме в Петрограде.

— В Санкт-Петербурге, — поправил его дед. — Они ведь сидят за чаем? Эта фотография была сделана в 1913 году, а тогда город еще назывался Санкт-Петербургом. Петроградом он стал только после начала войны.

— А как ты догадался, о какой фотографии идет речь? — удивленно спросил Саша.

— Так я сам ее сделал, — ответил дед. — Это единственная фотография моей матери с императрицей.

— Так ты помнишь этот день?

— Как будто это было вчера.

— Меня на этой фотографии кое-что интересует.

— Что именно? — спросил дед, оторвавшись от воспоминаний.

— Я заметил на ней кучу знакомых вещей: картину, которая висит у вас, брошку тети Тани и даже мой самовар.

— Да, все правильно, — подтвердил дед.

— Вот почему я приехал. На столе стоит статуэтка. Ты ее помнишь?

— Саша, мне, конечно, за девяносто, но я еще не выжил из ума. Конечно, я ее помню. Это фигурка Снегурочки от Фаберже.

Саша вздохнул. Значит, это правда. Фигурка принадлежала их семье, и его дедушка отлично это помнит. Он сам сделал эту фотографию. Лучшего свидетельства происхождения фигурки нельзя себе представить.

— А как она попала к нам? — спросил Саша.

— Мой отец — твой прадед — и его родные подарили ее твоей прабабке на десятую годовщину ее свадьбы. Страшно дорогая была вещица.

Саша лихорадочно соображал. Значит, счет был выписан на имя его прапрадеда, и теперь Геннадию будет легче ориентироваться в архивах Фаберже.

— А почему именно Снегурочка? — полюбопытствовал он.

— Приехав в Санкт-Петербург в 1902 году, моя мать стала учить русский, и первым ее заданием было перевести сказку о Снегурочке. Она блестяще справилась с этим. Именно тогда отец и сделал ей предложение — пока она не исчезла, как растаявший снег. Так что тема была подсказана самой жизнью. Матушка очень любила эту статуэтку, хотя всегда находила Фаберже несколько вульгарным. Я специально приеду в Нью-Йорк, чтобы на нее посмотреть. Очень рад, что она не разбилась. Слава Богу, что эти большевики не искромсали ее на куски, как это случилось с бедным дядей Димой.

Санкт-Петербург, 1913 год

Сидя в голубой гостиной дворца Озеровских на Мойке, Сиси Озеровская осторожно затянула французский узел на шелковом панно, над которым трудилась уже несколько недель. Она терпеть не могла вышивать и с большим удовольствием почитала бы какую-нибудь новую московскую пьесу или просто газету, но в свои приемные дни княгиня Озеровская всегда сидела у окна с рукоделием. Хотя никому в Санкт-Петербурге, и прежде всего ее друзьям, не было дела до того, умеет ли вышивать фрейлина ее величества, она считала своим долгом задавать истинно аристократический тон, уже частично утраченный в великосветских гостиных.

«Фрейлина. Звучит как насмешка», — подумала она. Уколов палец иголкой, Сиси быстро отдернула руку, чтобы не испачкать кровью светлый шелк. Императрица постоянно жила в Александровском дворце в пригороде Петербурга. Празднование трехсотлетия Дома Романовых было, по сути, единственным событием в жизни царского двора за последние несколько лет. Но волну недовольства императрицей оно уже не остановило. После 1905 года царская семья практически удалилась от двора. Возникает вполне законный вопрос: зачем вообще нужна царская семья, если ее никто не видит?

Сиси оглядела гостиную — парчовые шторы на окнах, богатая коллекция севрского фарфора. Куда лучше собрать десять — пятнадцать друзей в уютной готической библиотеке наверху, чем принимать по полусотне гостей в этих похожих на пещеру нежилых хоромах. Интересно, позволит ли муж устроить у них дома небольшой вернисаж для одной художницы, с которой она недавно познакомилась в Москве? Сиси была в восторге от ее картин и театральных декораций — они поразили ее своей новизной. Но нет, Олег вряд ли согласится. Авангардное искусство можно увидеть только в Москве — в Петербурге все еще морщатся от таких вещей. Этот город считает себя Венецией, Веной и Парижем одновременно. Нет слов, он прекрасен, думала Сиси, но Москва! Сейчас настоящая столица там — новые театры, новая музыка, современное искусство. Купеческие деньги вдохнули жизнь в этот город, и его жители почувствовали вкус к новизне. Берлин и Вена заряжены той же энергией, но до Москвы им далеко.

Услышав треньканье телефона, Сиси поморщилась. Его установили уже давно, но слуги, не доверяющие этому аппарату, продолжали оглушительно кричать в трубку, пугая тех, кто имел неосторожность позвонить Озеровским домой.

— Ваше высочество! — услышала Сиси крик Андрея, дворецкого Озеровских.

Княгиня с негодованием поднялась со стула. Ну сколько можно говорить, чтобы они говорили тише. Мало того, что не берегут уши знакомых, так еще оглашают весь дом своими воплями.

Медленно выйдя из гостиной, Сиси с грозным видом остановилась у лестницы. Ее величественная фигура в шелковом платье, украшенном жемчугом и огромной сверкающей брошью, подаренной великой княгиней Елизаветой, должна была повергнуть дворецкого в трепет.

— Ну зачем же так кричать, Андрей?

— Ваше высочество, вам звонит императрица, — доложил дворецкий, кладя трубку на маленький инкрустированный столик, где стоял телефон.

Забыв о светских манерах, Сиси сбежала по лестнице, оставив на мраморных ступенях свое роскошное боа из лебединого пуха.

Схватив со столика телефон, она глотнула воздух и произнесла на безупречном французском языке:

— Княгиня Озеровская у аппарата.

— Ваше высочество, с вами будет говорить ее величество императрица, — объявил по-русски телефонист Царского Села.