— Ну что, бойцы! — прокричал хрипло, обозрев залегших бойцов. — Добьем фашистскую нечисть? А ну, поднимайся, за мной, в атаку!

— Вот неугомонный, — проворчал Гурвич. — Какой резон атаковать? Полежать спокойно не даст…

Оперся на приклад, начал подниматься — не спешил рядовой Гурвич бросаться в гущу событий. Атака на штаб, захваченный фашистскими диверсантами, была, мягко говоря, не самым удачным решением проблемы. Многие даже выбежать из-за деревьев не успели — полегли под шквальным огнем. Остальные вынеслись на пустырь перед зданием и стали судорожно искать укрытие. Огонь был таким плотным, что не давал даже добежать до разбитого грузовика санчасти. Зорин распластался за мертвой лошадью — какое ни есть, а укрытие. Солдаты пятились, ведя хаотичный огонь. Раскатисто стучал пулемет — пули кромсали пустырь, выворачивали гравий, терзали мертвые тела.

— Твою мать, вот попали… — подполз Игумнов с винтовкой, юркнул за разбитую телегу, уставился, озадаченно почесывая затылок, на мертвого военкома Шалевича, у которого из глазной впадины сочилась кровь, а под затылком расплывалась целая лужа.

Зорин озирался. Костюк ошпаренно моргал из-за дерева, в траве под ним копошился Гурвич, отползал, загребая рукой, словно забыл, что не в бассейне. Фашистский пулемет не унимался, припадок одолел — долбил и долбил по пустырю. В дуэль вступил станковый Горюнов — взгромоздили-таки на крышу! Мишени пулеметчик особенно не выискивал, выворачивал кладку, рамы, бил уцелевшие стекла. Кто-то вскрикнул в здании — нашла пуля героя.

— Что он делает, придурок? — ворчал Игумнов. — По пулеметчику надо стрелять… Вон он, гад, в окне маячит — на втором этаже, балкон его удачно прикрывает…

Пулеметчик словно услышал его — перенес огонь. С балкона посыпалась штукатурка, сломалась балясина, рухнула на землю. Глухой вскрик — и вражеский пулеметчик заткнулся.

— Ходу, Лexa, — спохватился Игумнов, выкатился из-за телеги и кинулся прочь из простреливаемой местности. Зорин подхватил автомат и тоже побежал. Выскочили из укрытий еще несколько человек…

Затишье продолжалось секунд пятнадцать. Мертвого пулеметчика сменил живой, прошелся по тем, кто не успел попрятаться, и принялся долбить по крыше, где за дымоходом укрылся расчет «Горюнова». И снова все вернулось на исходную. Штрафники лежали в укрытиях метрах в семидесяти от фасада, ругались, зализывали раны. По округе расплывался удушливый дым. Люди кашляли, дышали через рукав. Под напором ветра пожар разгорелся, дым валил клубами. Просела крыша в правой части здания, обрывались перекрытия. К счастью, ветер сменил направление, дул теперь в другую сторону, дышать стало легче. Замолкли оба пулемета, настало затишье. Стонали раненые. Подстреленный в живот боец выбрался из-под трупа товарища, пополз боком под защиту деревьев. Мелькнула юбочка, Зорин проморгался — нет, не почудилось! Имени санинструктора он пока не знал — молодая девчонка, маленькая, плотненькая, в пилотке, натянутой на уши, гимнастерке со стоячим воротом и юбке блеклого серо-коричневого цвета, — прижимая тяжелую сумку к бедру, бежала на помощь раненому.

— Галка, ты куда? — ахнул кто-то из укрытия. — Назад, Галка, убьют же!

Она словно и не слышала. Жахнул одиночный выстрел, девчонка отскочила — словно знала, что пуля ударит по ногам. Побежала дальше, виляя мелэду мертвыми телами. Свалилась на колени перед раненым, завела его руку себе за шею, приподнялась, потащила. И откуда столько силы в девчонке? Сердце забилось резкими толчками — словно в замедленной съемке происходило дело. Он видел, как в окне на первом этаже что-то шевельнулось. Стрелок прижался к стене и медленно поднимал автомат. Выступала половина его лица, да и та терялась в полумраке. Каска надвинута почти на глаза… Зорин представлял — вот он прищурился, утвердив на мушке мишень, вот указательный палец начал плавное движение…

— Дьявол… — Он отбросил автомат — толку от него. — Дай сюда! — вырвал у Игумнова винтовку, передернул затвор. Сердце буйствовало, автоматчик еще не начал стрелять, ждал момента, чтобы убить наверняка. Он видел краем глаза, как девчонка волочит раненого, неловко оступилась, подвернула ногу и упала на колено. Раненый, охнув, растянулся на земле. Автоматчик в проеме иронично покачал головой, подался вперед — в этот момент Зорин и выстрелил. Пуля попала в каску, глухо звякнуло. Автоматчик дернулся, перевалился через подоконник, повис, свесив руки.

— Уважаю, — восхитился Игумнов. — Ты из снайперов, Алеха?

— Да нет, просто жизнь заставила кое-что подучить, — проворчал Зорин. Переволновался он чего-то, пот хлестал со лба, как будто в бане.

Двое бойцов, лежащих на «передовой», поднялись, добежали до раненого, оттащили в безопасное место. Санинструктор поблагодарила их улыбкой, мелькнула юбочка, она показывала, куда тащить. А за деревьями уже разворачивался госпиталь на скорую руку: раненые лежали прямо в траве, вокруг них суетились санитары, военфельдшер старший лейтенант Анищенко отправлял кого-то за носилками и крепко разорялся, что ему глубоко плевать, где солдаты в этом бардаке найдут носилки.

— Рота, приготовиться к атаке! — пронесся по округе хриплый крик Кумарина.

— Товарищ капитан… — спохватился Зорин и побежал, пригнувшись, к оградительной бетонке, за которой прятался уцелевший комсостав. Влетел за нее, рухнул на колени: — Товарищ капитан, разрешите обратиться, сержант Зорин…

— Какой ты на хрен сержант… — прохрипел комроты. Он выглядел страшновато — лицо в копоти, судорожно дергалось, кровь запеклась на щеке, обмундирование в пыли и погон на правом плече держался на честном слове. — Кончился из тебя сержант, Зорин… Рядовой ты — первой штрафной роты 45-й стрелковой дивизии, уяснил?

— Как скажете, товарищ капитан… Пожалуйста, не посылайте людей в атаку… Перебьют же просто так — вон их сколько уже полегло…

— Ты что, контуженный? — Физиономия ротного начала багроветь. — Малодушничаем, рядовой? — Серая от грязи рука потянулась к кобуре.

— Да подождите вы, — поморщился Зорин. — Не обвиняйте раньше времени в трусости, товарищ капитан. Не убивайте своих солдат. Посмотрите сами — огонь подбирается к штабу. Крыша горит по всему периметру здания. Там же деревянные перегородки, они рушатся, огонь охватывает соседние помещения. Им скоро дышать будет нечем. Нет у них противогазов. А если и есть — это же огонь! Стоит подождать минут пять — десять, и мы их выкурим. Сами полезут — как крысы с корабля. Обложим стрелками периметр и загоним обратно, если из окон прыгать начнут. А спустятся в подвал — мы их потом гранатами достанем. Подумайте, товарищ командир. Но если вы настаиваете на атаке, после которой в этой роте останетесь только вы…

— Заткнись, Зорин, умный, да? Ах, ну, мы же из разведки… — Комроты отвернулся, он яростно кусал губы, посмотрел зачем-то на часы (в кино опаздывает? — подумал Зорин). Уже подмечено, что полным дуболомом командир штрафроты не был, но кто его знает? Начальственный состав непредсказуем, как первокурсница в вечер первого свидания.

— Хорошо, Зорин, — процедил капитан. — Я пошлю бойцов, чтобы предупредили на периметре. А ты собери… ну, кто там еще способен держать винтовку — рассредоточь их, как положено, и если пойдут на прорыв, гасите к чертовой матери… У меня, едрить их маму, даже командиров отделений не осталось…