Я помолчала, переваривая Илюхино философское рассуждение. Нельзя сказать, что разобралась в нем до конца, но что-то, кажется, уловила. А он вдруг сказал — раздумчиво так:

— К тому же я уверен, что и в этом конечном счастье будет возможность творчества. Без него, по-моему, полная гармония невозможна…

Я опять помолчала, подумала.

— Слушай, а всякие сволочные души, которые творят только зло, они-то куда денутся? В какой-нибудь подвал под этим «всеобщим счастливым зданием»?

Илья сказал со вздохом:

— Не будет таких душ. В процессе совершенствования мира они должны измениться. Без этого всеобщей гармонии не достичь.

— Как они изменятся? Кто? Гитлер? Сталин? Бен-Ладен? Или те сволочи, что недавно кинули гранату в окно детского сада?!

— Да пойми же ты! Не будет ни Гитлера и никаких других гадов. На то и происходит всеобщее развитие вселенной. Оно перековывает души и постепенно отсеивает всякое зло.

— Медленно отсеивает, — сумрачно сказала я. — Могло бы и побыстрее…

Я думала, он опять начнет говорить про всемирные масштабы и краткость человеческой жизни на их фоне. Но брат лишь вздохнул:

— Что поделаешь…

— Илюха…

— Что?

— А как ты думаешь… Там, когда всеэто будет построено… те, кто потерял друг друга в этой жизни на Земле, они встретятся?

Спросила и сразу испугалась: вдруг начнет говорить, что они, мол, будут уже не те, изменившиеся, с другим пониманием…

Но Илья сказал просто и понятно:

— Само собой. Без этого какое счастье…

И я ему была благодарна.

В то время еще ни я, ни мама не знали, что Илья пойдет на философский факультет. А можно было бы уже догадаться. Ведь и в ту пору он любил порассуждать на такие темы. Особенно со мной. Чаще всего он пытался втолковать мне что такое многомерность и многовариантность миров. Многомерность, говорил он, это значит, что существует рядом с нашим пространством еще множество других (параллельных, как их именуют в фантастике) пространств. Одни похожи на наши, а другие — ни чуточки, там все иное. И таких миров бесконечное множество. А многовариантность — это когда природа одного пространства (точнее пространства-времени) может перебирать и повторять варианты одних и тех же событий и менять их, пока не выберет самую подходящую комбинацию. Только мы, к сожалению, этого не замечаем… И кроме того (это самое поганое) обычно оказываемся не в самой хорошей комбинации.

— Да уж…

Зато, вещал мне Илья, люди постепенно обретают возможность сами строить новые варианты пространств. С помощью компьютерной техники, которая развивается с невероятной стремительностью. Пока еще это так называемые виртуальные пространства, то есть живущие в рамках магнитной памяти. Но в конце концов будет найден способ, чтобы «переводить их в материальную сферу». То есть делать настоящими. И близость этой новой эпохи требует серьезного научного осмысления.

Я спросил: на фига нам делать настоящими эти компьютерные пространства, если всяких параллельных миров и без того бесконечное множество?

Илюха пожал плечами:

— Это, мучача, тоже неизбежность. Развитие мысли не остановить.

— А как ты думаешь, научатся люди проникать в параллельные миры? Или это всегда будет фантастикой?

— Когда-нибудь обязательно научатся. Может быть, скоро…

— А может быть… ты уже умеешь? — спросила я с подначкой, но и… с капелькой жутковатой надежды (потому что вон какой он всезнающий, копающий всякие загадки вселенского устройства).

Илья не стал ни отшучиваться, ни мудрить. Сказал устало так, почти по-стариковски:

— Кабы знал, ухватил бы маму и тебя под мышки и куда подальше из этого пакостного пространства…

Я его поняла. Разговор был вскоре после того, как Илюха побывал в милиции. Случилось это в прошлом декабре, незадолго до Нового года.

Илья был тогда еще школьник, в одиннадцатом классе. Шел он с уроков и, как назло, один, без приятелей. На углу Октябрьской и Паровозной остановили его двое в сизом камуфляже и с автоматами.

— Тормози, школяр. Документы…

У Ильи какие документы, из школы идет парнишка. Он так и сказал.

— Паспорт надо всегда иметь при себе. Не слыхал?

Илья сказал, что не слыхал. Да еще дернуло его за язык:

— На кавказца я вроде не похож…

Они посмотрели на него, друг на друга.

— Это мы выясним, на кого ты похож… Куда идешь?

— В книжный магазин.

— Читатель, что ли? — хмыкнул старший сержант с белесыми глазами и подбородком шире лба (о нем еще будет речь, а пока пусть называется Мордастым).

— Читатель, — согласился Илья. — Разве нельзя?

— Ты повозникай! Сейчас скушаешь очки и будешь не читатель, а разъе…ль.

— Вы какое имеете право так… — начал Илья (потом сам признавал, что была это великая глупость; с ними — о правах!).

— Интеллигент, — гоготнул Мордастый. — Небось декларацию прав знаешь. Идем…

— Куда?

— Для выяснения…

— Никуда я не пойду! — Это была, конечно, вторая глупость. Они заломили ему локти и легко, будто сноп соломы, поволокли в отделение. Приговаривая при этом о сопротивлении сотрудникам правопорядка, которые при исполнении…

Отделение было почти рядом. Илью впихнули за решетку (ну, прямо как в кино, говорил он потом), но скоро привели в какой-то кабинет. Там кроме Мордастого и его напарника (худого и белобрысого) были пожилой морщинистый старшина и молодой офицер (кажется, младший лейтенант). Но они почти сразу ушли, офицер при этом сказал Мордастому:

— Ты, Панкратьев, это… по обстоятельствам.

Мордастый Панкратьев слегка поржал. Белобрысый сел за стол, придвинул бланк.

— Фамилия, имя-отчество, год рождения.

Илья сказал.

— Не кособочься, прямо стой, когда отвечаешь, птенчик… Адрес!

Илья сказал адрес.

— А чем докажешь? — спросил Мордастый, зевнул и потянулся.

— Давайте, я маме позвоню…

— Позвонишь потом в морг. Чтобы забрали отсюда. А пока не хрюкай.

— Но задержанный имеет права позвонить!

— Может, тебе еще адвоката? — опять зевнул старший сержант Панкратьев. — Раздевайся…

— З-зачем?

— Для досмотра! Шмотки на стул и руки по швам!

Они и правда заставили его раздеться. Не знаю уж, до пояса, до трусов или совсем… (Я многого не знаю точно, мне ведь это известно даже не со слов Ильи, а со слов мамы: он рассказывал ей, а она потом уж мне и, наверно, не все…).