Как видите, зимой 1918 года одни петроградцы вычищали внутренности дохлых лошадей, валявшихся на Невском проспекте, и вымирали от голода. Другие же не пускают «спекулянтов» их накормить.

Когда заградительный отряд на Московском вокзале Петрограда палит в воздух, а потом срывает одежду с «мешочников» и палит уже вовсе не в воздух, что происходит с тем, что привезли «мешочники»? Они ведь везут муку, крупы, мясо и сало?

Между прочим, под «мешочниками» понимали не только «спекулянтов»! «Мешочником» считался вообще всякий, кто привез какую-то еду в Петроград, в том числе и для своей семьи. Любую. Поехал человек к родственникам в деревню, прихватил крупы для своих троих детей — и не доехал. На Московском вокзале — залп в воздух, его хватают, срывают одежду.

Помилосердствуйте! Дети ждут!

— Твоя моя не понимай! К стенке ходя-ходя…А крупы куда? Не выбрасывали же их?[35]

В Петрограде 1918 г. Бабель кушал вкусно и разнообразно. Вымер он только в сталинских лагерях (туда и дорога, спасибо Сталину).

Миллиардеры в одночасье

Коммунисты при советской власти много лгали про эпоху Гражданской войны, рассказывали много совершенно подлых историй. Но чуть ли не самая отвратительная из них — это сказки о том, как голодали большевики в 1918 и 1919 годах.

Истории эти рассказывались в огромном количестве, и все они — совершеннейшая, притом подлейшая ложь. Классическая история этого рода — «картошка с салом». Мол, очень любили коммунисты Дзержинского… Так любили, что просто не могли видеть, как бедняжка голодает. С невероятным трудом достали картошки и сала, наварили, подали ему — мол, вот такой сегодня паек. А Дзержинский не поверил — не даром же главный чекист! Проницательный был. Вышел Дзержинский из кабинета и у первого встречного спрашивает: что сегодня за паек?

— Картошка с салом, Феликс Эдмундович! — Браво рапортует чер*ст.

Дзержинский спрашивает у второго… Третьего… Чекисты сговорились, и все лихо рассказывают про картошку и сало. Тогда Дзержинский поверил, пошел и съел свою картошку с салом.[36]

Похожие истории рассказывались и о Ленине, разумеется.[37]

Классика — после выстрела Фанни Каплан раненому Ленину нужен был для выздоровления лимон. И вот этого самого лимона не могли найти во всей Москве, обратились в немецкое посольство. А проклятые немцы отказали!

Трудно читать подобный бред без чувства неловкости. Ведь большевики захватили в России совершенно фантастические ценности. Все исторические сокровища российской короны и высшей аристократии, все ценности, накопленные буржуазией — в том числе ее верхушкой. Все сокровища дворцов и музеев, все сокровища и все сбережения всего народа России — от великих князей и от миллионеров Гучкова и Милюкова, до скромных сбережений рабочих и мелких чиновников в банках и «стальных ящиках»-сейфах — все это досталось большевикам. Все национальное достояние, все, скопленное всем народом за века, сделалось собственностью партии большевиков. Верхушка этой партии, буквально несколько десятков человек, мгновенно сделалась богатейшими людьми Европы. Потому что могла распоряжаться этими сказочными сокровищами.

Кое-что владельцы успели вывезти за границу, что-то спрятали, многое большевики еще не успели найти и отобрать… Но и зимой 1918 века богатства большевиков оценивались в сумму по крайней мере несколько миллиардов тогдашних золотых рублей. А в современных долларах счет пойдет уже на триллионы. Ленин, Троцкий, Радек, Коллонтай, Дзержинский — миллиардеры. Куда там Вандербильдту и Моргану!

Вопрос мог стоять только так: куда эти средства пойдут?

Вот история, рассказанная Яковом Самуэлевичем Рейхом, — ему в сентябре 1919 года поручили организовать в Берлине резидентуру Коминтерна. Оказывается, кроме партийной и государственной, существовала еще одна касса, секретная, и Ленин распоряжался ею единолично. Заведовал ею некто Ганецкий…

Рейх пишет: «Я знал Ганецкого уже много лет, и он меня принял как старого знакомого товарища.

Выдал 1 миллион рублей в валюте — немецкой и шведской. Затем он повел меня в кладовую секретной партийной кассы…. Повсюду золото и драгоценности: драгоценные камни, вынутые из оправы, лежали кучками на полках, кто-то явно пытался сортировать и бросил. В ящике около входа полно колец.[38]В других золотая оправа, из которой уже вынуты камни. Ганецкий обвел фонарем вокруг и улыбаясь говорит: «Выбирайте!» Потом он объяснил, что это драгоценности, отобранные ЧК у частных лиц, — по указанию Ленина. «Все это добыто капиталистами путем ограбления народа — так будто бы сказал Ленин. Мне было очень неловко отбирать — как производить оценку? Ведь я в камнях ничего не понимаю. «А я, думаете, понимаю больше? — ответил Ганецкий. — Сюда попадают только те, кому Ильич доверяет. Отбирайте их на глаз, сколько считаете нужным. Ильич написал, чтобы вы взяли побольше» Наложил полный чемодан камнями — золото не брал, громоздко. Никакой расписки на камни с меня не спрашивали — на валюту, конечно, расписку я выдал…»[39]

Можно сказать, что историю свою Рейх рассказал осенью 1919 года, а мы пока говорим о зиме 1918-го. Но, во-первых, Германия и зимой 1918 года выплачивала большевикам по 3 миллиона золотых марок ежемесячно/Тоже не маленькие деньги, и я уже рассказывал, как их использовали большевики весной 1917-го. Из немецких денежек и выросла «личная касса Ильича».

Во-вторых, уже осенью 1917 года большевики захватили огромные богатства — уже во дворцах Петрограда, в банках.

В-третьих, первые расстрелы ЧК начались в декабре 1917 г. И какова же судьба немаленького имущества убитых?

Так что давайте все же внесем ясность в вопрос: или у бедняжки Ильича, продырявленного Каплан, возникли проблемы с поеданием 1 (одного) лимона. Или у него с 1917 года была секретная касса, откуда можно было выносить драгоценные камни чемоданами. Чтобы было и то, и то одновременно — никак не получится, придется что-то одно выбирать.

Для Троцкого «вкусом» 1918 года был вкус зернистой икры: объедался на радостях.

Страшной зимой 1918 года Лариса Рейснер, интимная подружка Инессы Арманд и половины ЦК, в мраморных дворцах держала большой штат прислуги и принимала ванны из пяти сортов шампанского. Ей пытались выговаривать, и Рейснер недоуменно щурилась: