— Маджонг — замечательная игра! — Меланхоличное замечание Старика Качалова было щедро пропитано ядом. — Мы принимаем решения, пользуясь неполной информацией и ошибочными предположениями, которые гордо называем интуицией. Например, в прошлой игре у меня с начала, с самой раздачи, была пара Красных драконов. Естественно, я их держал в ожидании третьего Красного дракона. Получил я его? Нет. Потому что Зеленый Фирштейн держал такую же пару и питал столь же несбыточные надежды. В результате маджонг собрала Сонечка. Хотя, прямо скажем, маджонг она собрала хилый и ущербный.

— Чем это мой маджонг такой ущербный?

— Последовательности. Я никогда не опускаюсь до последовательностей.

— Потому ты и сидишь с бесполезными драконами. А я предпочитаю собирать маджонги.

— За маджонги, собранные из последовательностей, хилых пангов и без учета символического значения камней, я бы штрафовал. Я запретил бы их резолюцией ООН.

— Не в защиту Сонечки, — вмешался в спор Зеленый Фирштейн, — она сама себя защитит от кого угодно; просто ради справедливости: если хочешь полной информации — играй в шахматы, там все открыто.

— И я не в защиту Сонечки, — подключился Толстый Барселона, — но в защиту маджонга. Мы живем точно так же, как играем; информации нет, а та, что есть, неполная и ошибочная. Так вот, опираясь именно на нее, мы принимаем все решения. Вообще все, без исключения.

— И что? У нас хорошо получается? Тебе нравится результат?

— Последние восемь тысяч лет своей истории человечество принимает неверные решения, сталкивается с их последствиями, пытается исправить старые ошибки, делает новые и в целом неплохо себя чувствует, — пожал плечами Толстый Барселона. — Что-то похожее еще Тейлор заметил.

— Какой Тейлор? — заинтересовался Зеленый Фирштейн.

— Ну, какой. Тот самый.

— А-а.

— Нет, подожди, какой все-таки Тейлор? — не отпускал Барселону Старик Качалов.

— Тебе не все равно какой? Какой-то сказал. В каждом виде деятельности есть свой Тейлор, и он обязательно что-то сказал. В экономике есть, в технике, а в политике — просто толпы Тейлоров бродят, и в естественных науках наверняка какие-нибудь были.

— Есть ряды Тейлора, — подтвердил Зеленый Фирштейн. — Кстати, их использовали задолго до Тейлора.

— Есть гламурные персонажи Тейлор Лотнер и Тейлор Свифт, — пополнила коллекцию Сонечка. — И Элизабет Тейлор, конечно.

— Хватит, прошу вас, — взмолился Толстый Барселона. — К черту Тейлоров.

— Сам начал, — хмыкнул Старик Качалов. — Я хотел уточнить, может быть, это был Эдуард Бернетт Тейлор, автор эволюционной теории развития культуры. Он доказывал, что парламент, моногамия, капитализм, моральные принципы и унитаз придуманы, чтобы сделать жизнь лучше и приятней. Это если коротко.

— Капитализм и моральные принципы у него через запятую? — переспросил Толстый Барселона. — А как же «звездное небо над нами и нравственный закон внутри нас»? Впрочем, ладно, не объясняй. Если этот Тейлор ставит моральные принципы и капитализм в один ряд, то лучше мне о нем и дальше ничего не знать.

— Чем тебе капитализм не подходит? Что, коммунизм моральнее?

— Нет. Коммунизм лживее. Капитализм отвратителен, а коммунизм противоестественен. А впрочем, они оба противоестественны, — подумав, добавил Толстый Барселона. — Только каждый по-своему.

— Я всегда знал, что анархист в тебе никуда не делся, — довольно улыбнулся Старик Качалов.

— Анархисты бывшими не бывают, — строго заметил Зеленый Фирштейн, который сам анархистом никогда не был.

— Еще как бывают, — вздохнул Толстый Барселона. — Чей ход?

— Они бывают бывшими в употреблении, — засмеялась Сонечка. — Ход твой, конечно, радость наша.

Сходство дотов с монетами заставляет поверить, что большинство дотов связано с деньгами и бизнесом.

Правила игры. Раздел «Символика».

— Вы что, хотите об этом писать? — удивленно переспросила Женю пресс-секретарь Чаблова. Она представилась Марией Антонов ной.

— А что? По-моему, очень интересно. Разве нет?

— Конечно, — тут же согласилась пресс-секретарь Мария Антоновна. — Это страшно интересно, но… скорее для отраслевых журналов.

Если судить по голосу, Марии Антоновне было около восемнадцати. И она совсем не понимала, что интересного в технологиях пивоварения.

— Я уверен, что Чаблов расскажет о них так, что наших читателей невозможно будет за уши оттащить от статьи. Журнал пойдет нарасхват и люди в длинных очередях станут ночами записываться в очереди, чтобы ее прочитать.

— Да, конечно, — растерянно протянула пресс-секретарь. — Но Петро Тодосьевич так занят. Я даже не знаю, когда он сможет найти для вас время.

— А вы его спросите, — посоветовал Женя, — и узнаете. Денег мы с вас не возьмем, хоть это самая настоящая скрытая реклама. Но встречаться я готов только с Чабловым. Главный инженер, директор. — это все не то. Только Чаблов.

— Ну, не знаю, — растерянно вздохнула Мария Антоновна.

Через пятнадцать минут она позвонила Жене:

— Петро Тодосьевич сегодня не может с вами встретиться.

— Это плохо, — расстроился Женя.

— Только завтра утром. Не раньше. Завтра в девять.

— Ну что ж, придется потерпеть до завтра, — с притворной досадой отозвался Женя. Он рассчитывал, что встречи с Чабловым придется добиваться не меньше недели, даже предупредил об этом Рудокопову, а тут такая покладистость.

— Но есть одно условие. Обязательное. Вы будете говорить не только о технологиях. У Петра Тодосьевича есть важные идеи и концепции, которые он хотел бы донести до. — тут она замялась и, подбирая слово, замолчала.

— До народа? — подсказал ей Женя.

— Ну… В общем, да.

— Разумеется, — ухмыльнулся Женя, — донесем. Для того и встречаемся. До свиданья, Мария Антоновна.

«А зовут ее как дочку городничего, — подумал Женя, положив трубку. — Чтоб в таком возрасте попасть к Чаблову в пресс-секретари, без отца-городничего, пожалуй, не обойтись».

Дочка городничего оказалась невысокой и довольно милой шатенкой с ясно-голубыми глазами. И еще у нее была длинная коса, которая заканчивалась пушистой кисточкой. Время от времени она перебрасывала ее то справа налево, то наоборот — слева направо. И конечно, ей было больше восемнадцати, на глаз — лет двадцать пять, но голос остался почти детским.

— Очень хорошо, что вы не опоздали, — она посмотрела на часы, потом на Женю. Часы показывали без десяти девять, а Женя как-то чересчур жизнерадостно улыбался. — Петро Тодосьевич сейчас занят, но к девяти освободится и примет вас вовремя. Беседа рассчитана на час. Что вы так улыбаетесь?