Антуану одиннадцать. Он приятный мальчик, интересуется моей работой, задает мне кучу вопросов. Ведет он себя естественно и раскованно, его не смущают белые халаты, он чувствует себя в больничном отделении как дома. Он доверительно сообщает мне: «Ты понимаешь, школа — это просто кошмар, особенно весь последний год. Мне попался учитель, который обращает внимание только на отличников».

1997 год, Антуан перешел в среднюю школу; мама приводит его ко мне на консультацию, потому что ее гложут сомнения по поводу его будущего. Да, его перевели в среднюю школу, но какой ценой! Бесконечные вечера, потраченные на переписывание сделанного в школе и подготовку уроков на завтра! Бесчисленные выходные, ставшие буднями из-за домашних заданий! Видно, что эта мама не преувеличивает — героическая мама, помогающая сыну «переползать» из класса в класс. Все эти мучительные часы она разделила с ним. Но сейчас ее терпение иссякло. «Это стало уже тяжело и мучительно для меня». Самое обидное, что все ее усилия безрезультатны, Антуан по-прежнему не тянет. «Ну что я могу еще сделать!»

Мама не знает, как помочь

Мама действительно делает все возможное, чтобы Антуан перестал быть худшим учеником в классе. Он ходил к логопеду — постоянно, начиная с четырех лет. Этими занятиями мальчик был уже сыт по горло, да и проку от них выходило немного: он недавно уговорил прекратить их. Такая же история с посещениями психотерапевта: недавно прекратил эти сеансы, бесплодно проходив два года. Ему стало неинтересно, да и в общем-то никогда они ему особенно не нравились. «Много шуму из ничего», жалуется мне мама, которая уже и не знает, каким еще образом помочь утопающему в море школьной премудрости сыну. Антуан по-прежнему путает буквы, пишет очень плохо, читает еле-еле и не понимает смысл прочитанного. «Он не успевает понять, о чем читает, потому что тратит очень много сил на расшифровку каждого слова. Переписать текст — адский труд для него! Он переносит на бумагу по буковке, не умея „сфотографировать“ целое слово». Мама недоумевает: за время занятий с логопедом он уже должен был бы хотя бы отчасти справиться с дислексией.

Что касается устных предметов, он неплохо справляется: у него хорошая память и логическое мышление. Вне школы он веселый, смелый мальчик, хотя мама и жалуется, что последнее время он стал более замкнутым: «Он мне кажется еще каким-то озабоченным… И я спрашиваю себя, не моя ли это вина…» Я чувствовал, что она лишена поддержки, что она в одиночку несет весь груз проблем мальчика. Когда речь заходит об отце Антуана, она отвечает, что отец не может найти к ребенку подход и оттого не занимается им вообще. Зато он уделяет много внимания младшему сыну, у которого в школе все в порядке. «Так что кроме меня ему некому помочь…», говорит мама, и чувствуется, что она боится: ее силы иссякнут и терпение истощится. Я постоянно повторяю ей: «Вы ответственны, но не виноваты! Ответственны за будущее вашего ребенка, но не виноваты в его затруднениях». Всем известно, что родители — не лучший вариант для занятий с собственными детьми. Происходит путаница ролевых отношений, чреватая проблемами в будущем. Когда ребенок взрослеет и желает освободиться от излишней опеки, дистанцироваться от родителей, он невольно бьет по самому больному месту. Как в законе Архимеда: чем больше родители давят, тем больше сопротивляется ребенок. А когда яблоком раздора становятся школьные занятия, ребенок, чтобы укрепить свою новую независимую позицию, начинает относиться к учебе еще хуже.

Встреча с Антуаном наедине не дала никаких поводов для особенного беспокойства. Между нами сразу же установилось взаимопонимание. С точки зрения психолога у Антуана нет серьезных проблем. Но он страдает от невнимания взрослых: не только отца, но и некоторых преподавателей. Зато от мамы внимания слишком много: она чрезмерно опекает мальчика. Она сама объясняет это тяжелым течением беременности. Он был очень желанным ребенком — и очень тяжело ей достался. Потом вроде бы все обошлось, в младенчестве у Антуана не было никаких проблем со здоровьем, в саду тоже все шло благополучно, первые трудности начались в подготовительном классе.

Сейчас, конечно, его уровень чтения ниже, чем полагается по возрасту. Гораздо ниже. Я рекомендую все-таки возобновить занятия с логопедом и успокаиваю мать. Объясняю ей, что все проблемы Антуана — технического характера, зато в голове у него порядок, что по моему мнению гораздо важнее. Еще я предлагаю все-таки вовлекать отца в занятия с мальчиком, им необходимо больше сблизиться. И в заключение прописываю лекарство, повышающее питание мозга кислородом, так называемый церебральный вазодилататор, который рекомендуют при дислексии. Мы договариваемся встретиться через три месяца.

«Не приспособлен к школе»

В начале декабря они появляются у меня в кабинете. Мама буквально с порога сообщает мне, что несмотря на логопеда и лекарство «все очень плохо. Антуан очень меня тревожит…» Она рассказывает, что во время школьного собрания директриса заявила: «Кроме проблем с успеваемостью, ваш сын еще и держится особняком, у него нет друзей… он не приспособлен к школе». Ситуация все больше усложняется: «даже по математике, с которой у него всегда было неплохо, сейчас появились проблемы, потому что он не может прочитать задачу». С английским вообще катастрофа. Другие ребята насмехаются над ним, и он начал строить из себя шута, чтобы хоть как-то выделиться. «Вот такие у нас невеселые дела».

Я остаюсь с Антуаном один на один. Он, как обычно, спокоен и дружелюбен. Но не так эмоционален, как раньше, он кажется немного грустным. Он уже не так словоохотлив, не так радостно реагирует на мои шутки, не так доверчив и откровенен. Все разъясняется оброненной им фразой: «Ну конечно, я же самый тупой в классе!» Мы обсуждаем с матерью проблему заниженной самооценки, она еще добавляет: «Антуан часто плачет во сне… наши отношения с ним испортились, потому что я ругаю его за плохие оценки…»

Расстается мы на том, что мальчику все-таки нужно продолжать занятия с логопедом. Лекарство нужно отменить, но зато я решаю встретиться с этой директрисой.

«И неграмотен!»

Директриса по телефону показалась мне очень возбужденной. «Это катастрофа! Антуан считает, что его травят; он говорит, что его никто не любит. В прошлом году мы предложили ему выбрать профессионально-техническое направление, но родители отказались. Они неправы, начался ад какой-то. Мальчик страдает, к тому же он неграмотный…» Я объясняю ей, что вплотную занимаюсь мальчиком, поскольку у него дислексия, что его способности не подвергаются сомнению, и в трудностях с учебой нет его вины. Поэтому вопрос о какой-либо профессионально-технической ориентации ставить совершенно преждевременно. Надо дать ему еще шанс. Я не против училищ, ну что вы. Можно проявить себя и в ремеслах, я ежедневно сталкиваюсь с такими примерами. И я вовсе не считаю, что путь обычного образования единственен и неповторим, напротив, он может стать источником стресса и драм. Каждый должен выбрать свой путь, который ему больше подходит. Для того и нужны разные направления обучения. Уж я-то с этим сталкиваюсь постоянно, ко мне чуть не каждый день приводят детей, нуждающихся в переориентации, дабы вновь обрести душевное равновесие. Но я настаиваю лишь на одном: для того, чтобы принять такое решение, надо хорошо разбираться в вопросе. Понимать, что такое дислексия. Конечно, эти дети не слишком-то приспособлены к школе, но это не повод, чтобы их из нее исключать. Учебное заведение должно приложить некоторые усилия, чтобы их принять у себя. И, честно говоря, это не бог весть какой труд. Я говорю этой руководительнице, что пришлю ей список советов, которые даю в подобных случаях.