Рыба-Ольга стояла, смеялась, враги-убийцы кричали от страха. Теперь они боялись вместо неё, пришла их очередь умирать. Мы их съедим, – говорили другие женщины-рыбы. – Они утонут, мы их съедим!

А потом пришла волна, и везде сделалось море. Море для женщин-рыб. Навсегда.

* * *

Отшатнулись. Ослепли, мечутся. Рассыпаются, рвутся, кричат.

Ссса-йи! Ссаа-сса-иии!

Йи-са-ссса!

Йа-шааа-са!

Рвутся, рвутся. Рассыпались. Разлетаются, растворяются. Падают, падают. Меркнут, глохнут. Кричат. Затихают. Забывают. Гаснут, молчат. Спят.

* * *

– Господи, как же это было красиво, – восхищённо выдохнул ангел Урсус Маритимус.

Строго говоря, он, конечно, не выдохнул. Потому что вообще не дышал. Просто сделал что-то такое тождественное восхищённому выдоху для тех, у кого нет плотных человеческих тел.

– Вот именно ради этой красоты мы с тобой сидели на задницах, как два бесполезных мешка с дерьмом, и не делали ни хрена, – сказала ангел Вера Ахметовна. И тут же исправилась: – Я имею в виду, бездействовали несколько дольше, чем нам хотелось бы. Смешно: когда очень радуюсь, начинаю ругаться, как сапожник. Хотя сапожником ни дня не была. И вообще ругаться только здесь научилась. Благо было у кого!

Ангел Урсус Маритимус чуть не спросил: «А кем ты была? И у кого научилась ругаться? Я с ним знаком?» – но сдержался. У ангелов как-то не принято расспрашивать друг друга о прошлом; считается, что со временем, точнее, с опытом, знание всего обо всех приходит само. А если не придёт, значит, оно тебе и не надо. И так отлично проживёшь.

Поэтому он спросил о другом:

– Мы не помогли этой девочке избавиться от кошмара, чтобы посмотреть на красоту, которую она устроит в финале? А не слишком ли большая жертва? Ей-то было страшно по-настоящему, не как нам.

– На самом деле не только ради красоты финала, – ответила ангел Вера Ахметовна. И, подумав, добавила: – Честно говоря, вообще не ради красоты, хотя лично для меня красота – самое главное. Есть у меня такая слабость: я люблю красоту. Но бездействовали мы совсем не поэтому. А чтобы уничтожить кошмар. Больше этот сон никогда никому не приснится.

– Никому? Вообще никогда?!

– В том-то и дело. Если бы мы сами шуганули Пугал, они бы, конечно, удрали, не пообедав, не вопрос. Но сеть, которую они сплели, осталась бы целой. И в неё мог бы попасться кто-нибудь ещё. И увидеть точно такой же кошмар.

– Но другие-то кошмары остались.

– Конечно, остались, – беззаботно подтвердила Вера Ахметовна. – Так уж устроено, совсем без кошмаров не получается. Но я так считаю, чем их меньше, тем лучше. Тем более, этот сон был не только страшный, но и очень противный. Ну его совсем. Я рада, что его больше никто не увидит. Но ещё больше я рада за девочку. Победа над собственным страхом – великое дело. Такие победы должны быть в каждой человеческой жизни, чем больше, тем лучше. А наяву или во сне, дело десятое. Человек-то один и тот же. Победил, значит, победил.

* * *

Проснувшись, Ольга ещё долго лежала в постели, смотрела в потолок, который когда-то сама обклеила мелкими звёздами, почти невидимыми при свете, зато мерцающими бледным зеленоватым сиянием в темноте. Чувствовала себя удивительно свежей и бодрой; вообще-то странно – с учётом того, что всю ночь снилась какая-то жуткая срань.

Думала, добродушно посмеиваясь над собственными сомнениями: интересно, это я сейчас на самом деле проснулась или снова в какой-нибудь новый сон? Ладно, неважно, теперь-то я знаю, что делать. В любых непонятных обстоятельствах требуй себе своё море. И море придёт.

* * *

– Такое странное чувство, – сказал ангел Урсус Маритимус, вытягиваясь во весь свой бесконечный огненный рост в той области мягкой туманной тьмы, которая иногда заменяет постели усталым ангелам. – Очень приятное, но необычное. Как будто я вырос… нет, не вырос, просто меня стало больше. Или во мне стало больше чего-то? Ни на какие знакомые ощущения не похоже, поэтому не могу описать.

– Я знаю, о чём ты, – улыбнулась ангел Вера Ахметовна, удобно расположившаяся в той же области тьмы. – Поздравляю с почином. Такое всегда случается, когда у нас на глазах слабый перепуганный человек одерживает победу над страхом. Скажу тебе по большому секрету, иногда мне кажется, мы это – не человека, не страх, а сам факт победы – каким-то образом едим.

«Люблю тебя бесконечно», – говорит Стефан и кладёт телефон в карман. Или выбрасывает в реку. Или, чего доброго, суёт себе в ухо, как ярмарочный фокусник. И хранит там до следующего звонка. Кто его знает.

Фира даже не улыбнулась, вообразив это зрелище. Ну в ухо и в ухо, а чего, нормально, ему бы пошло.

Свой телефон она прятать не стала, ни в ухо, ни просто в сумку, бросила на пустое пассажирское сиденье, пусть будет под рукой. И заодно на виду. Когда рассекаешь по городу в золотистом кабриолете, прекрасном и неуместном, как саламандра на электрогриле, гордо откинув верх – все выхлопные газы мои! – чертовски приятно выставлять напоказ старую боевую «Нокию», обмотанную изолентой, синей и ещё немножко жёлтой, какая под руку в момент катастрофы попалась, такой и обмотала, а потом взглянула на дело рук своих и решила, что это хорошо, зачем что-то менять.

Фире пятьдесят девять лет, у Фиры голубые, как майское небо, глаза, тёмно-лиловые – крашенные, не свои, увы – волосы, серое шёлковое платье в мелкий цветочек, великолепные, скульптурной красоты руки, без единого кольца, зато с маникюром на отдельно взятом правом мизинце, ноготь которого тщательно выкрашен в канареечно-жёлтый, в тон изоленте на телефоне, цвет. У Фиры голос, даже не так – Голос. В смысле, контральто. Уникальное, как утверждают специалисты. И вот прямо сейчас, когда Фира, одновременно нажав на газ и на кнопку магнитолы, начинает подпевать Егору Летову: «Монетка упала третьей стороной, монетка упала третьей стороной, армагеддон попс», – в этом могут, содрогнувшись, убедиться фланирующие по бульвару прохожие, так уж им повезло в этот солнечный июньский день.

На самом деле, Фира никогда не любила «Гражданскую оборону». А эту конкретную песенку вообще терпеть не могла, да и сейчас не то чтобы может. Но уж больно хорошая шутка, контекстуальная, никому не понятная, кроме самой Фиры и, может быть, ещё четырёх человек. Впрочем, их-то сейчас нет рядом.

* * *

«…ваш автомобиль марки «Крайслер», государственный номер BND-007, был обнаружен по адресу город Клайпеда, улица Тайкос угол…»

Чего?!

Перечитал ещё раз. Что за чушь.

Какой, к лешему, автомобиль? Какая может быть Клайпеда? И, самое главное, при чём тут я? Я же продал старика… – дай бог памяти – семь, если не все восемь лет назад. Бедняга Бонд! Какой нелепый финал.