– Костюм? Это?

– Да, для номера гейши, над которым я работаю, – с непринужденной улыбкой ответила Мистангет, умело воспользовавшись паузой.

Ева почувствовала, как вспыхнуло ее лицо, и отступила назад, наткнувшись на гримерный столик. Она услышала звон бутылок за спиной и снова ухватилась за крышку стола, чтобы ничего не упало.

– Неплохая творческая идея, – наконец провозгласил Оллер. Он крепче сжал сигару в зубах и широко улыбнулся.

Наконец Ева встретилась взглядом с Пикассо, стоявшим на другом конце комнаты. Все разговоры о номере гейши сразу же отступили на задний план; она смотрела, как Пикассо приближается к ней.

– Итак, мы снова встретились, – сказал он с соблазнительной полуулыбкой, от которой у нее едва не подкосились ноги. – Это явно судьба.

– Но мы на самом деле так и не познакомились, ведь так?

– С моей стороны было большой ошибкой не поинтересоваться вашим именем.

– Меня зовут Марсель.

– А я Пикассо.

– Да, я знаю, – сказала она и улыбнулась неуместности своего ответа.

– Но знаете ли вы, мадемуазель, что я собираюсь написать ваш портрет?

– В самом деле? – смущенно спросила Ева, пока остальные продолжали беседовать и смеяться, что служило прикрытием для их тихого разговора. Смелое заявление Пикассо выбило ее из равновесия, и девушка изо всех сил старалась не показывать виду.

– Определенно, это так.

– И когда это может случиться, мсье Пикассо? – Ева сдержала улыбку, внезапно начиная получать удовольствие от невинного флирта.

– Сегодня вечером, с вашего разрешения, – ответил он. – Ваша красота слишком вдохновляет меня, чтобы ждать дольше.

Ева мельком увидела очень высокого мужчину за спиной Пикассо, которого представили как Гийома Аполлинера, – человека, с которым она давно хотела познакомиться из-за его волнующих стихов. Но на самом деле для нее в тот момент в комнате никого больше не существовало, кроме Пабло Пикассо, хотя его заигрывания были немного похожи на фразы из бульварного романа.

– Тогда скажите мне, Марсель – это ваше настоящее имя или это ваш парижский псевдоним? – по-прежнему тихо, несмотря на шум, поинтересовался Пикассо. – Многие люди, с которыми я знаком в Париже, изображают из себя кого-то другого.

Его протяжный испанский акцент и магнетический взгляд быстро сметали ее защитные барьеры. Как он смог догадаться?

– Я еще не решила, – ответила она, понадеявшись на то, что ее голос звучит беззаботно.

– Благоразумие – это хорошо… в отличие от скрытности.

– Вы имеете в виду только имена, когда говорите о скрытности? – робко поинтересовалась она.

– Я имею в виду любые шаги, которые вы предпринимаете, чтобы не выглядеть заинтересованной нашим знакомством, – хрипло ответил он. – Возможно, мне следовало спросить имя, которое вам дали при крещении.

Святые угодники, как быстро он соображает! Умный, откровенный и к тому же красивый. Ева была вовсе не уверена, что ей стоило пускаться в эту авантюру, но попробовать было интересно. Особенно под пронизывающим взглядом огромных черных глаз, властно привлекавших ее внимание и заставлявших краснеть.

– Если вам так нужно знать, меня зовут Ева, – призналась она. – Всего лишь Ева Селеста Гуэль.

Пикассо мягко положил ладонь ей на поясницу. Никто из присутствующих не заметил этого жеста, что делало момент еще более интимным.

– Когда я выйду из гримерной, подождите несколько секунд, а потом следуйте за мной, – произнес он настолько деловито, что не имело смысла возражать. Эта опасная просьба вызвала у девушки лишь сладостную дрожь предвкушения.

Казалось, прошло лишь мгновение, а Пикассо уже крепко сжимал ее руку, и они бежали вместе как дети к подножию Монмартра, а величественные огни Парижа ярко сияли вокруг них.

Смеясь и держась за руки, они поднимались по многочисленным крутым лестницам на улице Фуатье. Потом пересекли улицу Лепик и спустились по булыжной мостовой улицы Равиньян[11]к анклаву художников в Бато-Лавуар. Пикассо сжал руку Евы, когда они подошли к обветшавшему зданию в центре покатой площади, заросшей шелестящими каштанами. Она знала этот старый дом с просевшей крышей и множеством световых люков с грязными стеклами, который служил гаванью для бедных художников, воров и натурщиц. Они с Луи много раз проходили мимо него по пути к «Шустрому кролику» или к кафе «Розовый дом». Строение казалось ей необычным и даже немного чарующим, потому что оно всегда было усеяно голубями, золотистыми листьями, а вокруг бродили десятки кошек.

Обычно рядом с домом собиралась толпа испанцев, сидевших на перевернутых ящиках и табуретах, и один из них непременно перебирал струны потрепанной гитары, но сегодня вечером они были здесь одни. Лишь свет газовых фонарей составлял им компанию.

– Вы потрясающая женщина, – сказал Пикассо.

Ева с трудом удержалась, чтобы не потупиться, как девочка, под его властным взглядом. От Пикассо слабо пахло трубочным табаком, вином и мужским потом. Эта смесь была странно опьяняющей, и у Евы пересохло в горле. Он выжидающе смотрел на нее. Его взгляд не был грубым и высокомерным, но в нем ощущалась неизбежность.

– Вы умеете польстить девушке, – сказала она, ощущая слабость в коленях. – Многим парижским мужчинам стоило бы поучиться у вас.

– Уверяю вас, мадемуазель, это исключительно испанская черта, – отозвался он и заключил Еву в объятия. Потом он потянул ее за собой к облупленной стене дома и прижался к ней. Ева ахнула, когда он впился в ее губы.

Он слегка застонал, и Ева прикрыла глаза. Она боролась с головокружением, охватившим ее, пока они целовались, и чувствовала, что его напряженное тело жаждет большего. Ее защита рухнула, но секунду спустя он снова крепко взял ее за руку и повел внутрь.

Очевидно, в одной из верхних студий кто-то занимался стряпней, и сильный аромат пряностей был чувственным и манящим. Ступени и половицы скрипели у них под ногами, когда они пробирались через звуки гитарной музыки и болтовни за закрытыми дверями. Все это – незнакомое место, ее невинность и желание – сливалось в ее сознании вместе с восторгом и страхом перед чем-то неизведанным. Словно почувствовав это, он еще крепче сжал ее руку, властно и нежно увлекая за собой. Его прикосновение успокоило девушку. Ева позволила ему вести себя. В конце концов, она хотела оказаться здесь, напомнила она себе. Она добровольно пошла с ним.

Студия Пикассо находилась в дальнем конце коридора. Он повернул ручку и открыл тихо скрипнувшую дверь. Потом он протянул руку галантным жестом, приглашая ее войти.

Ева сделала два шага и остановилась, пораженная обилием картин, разбросанных и расставленных повсюду. Комната с большими окнами и облупившейся штукатуркой была усеяна большими и малыми полотнами, покрывавшими стены в буйном беспорядке. Мешанина цветов и оттенков заставила ее от изумления открыть рот. Она поднесла руку к губам, но не удержалась от невольного восклицания. Пикассо с довольным видом улыбнулся.