– Все будет хорошо.

– Я удивляюсь вашему спокойствию.

– Почему? – Анастасия смотрела в ясное небо. Солнце было в зените, ни одного облачка, только сизая дымка и подрагивающая бесконечная даль.

– Вы еще спрашиваете? – Офицер вытер руки о кожаные штаны.

– Я родилась и выросла в этих краях. Когда началась война, попала к кайцам. Два года жила на острове – это там, – палец указал в сторону тумана.

– Вы были в плену?

– Я бы так не сказала. Плен – это насилие и все такое. Я была ребенком и росла в кайской семье. Меня никто не обижал. Потом, когда война окончилась, вернулась в город. Но не потеряла связь с кайцами. Они стали моей семьей.

– Так вот откуда вы знаете язык? – Максим иначе посмотрел на девушку. В этом взгляде было сочувствие и что-то еще. Возможно, восхищение, уважение. – Вы два года прожили у дикарей?

– Кайцы – далеко не дикари. Для них мы айкуны. Айкун в переводе с кайского белокожий. – Анастасия посмотрела на озеро. – А вот и лурайда. Это за нами. – Из тумана на самом краю молочной стены показалось серое пятнышко.

– Странно, а почему вас не освободили? Может, не знали, что вы в плену?

– Почему же, знали. Но тогда это было невозможно: кайцы убили на своих землях почти всех приставов и охотников. – Девушка вздохнула.

– Если так, должны были вызвать армию. Это открытый конфликт, дикари…

– Поверьте, воевать с кайцами не так просто, как кажется на первый взгляд. Вы видели нити узоров на их телах?

– Да. Странные рисунки. Мне показалось, они повторяют траву… кажется, койя. – Максим взглянул под ноги. Паутина прогибалась под армейскими ботинками.

– Это не рисунки. – Анастасия поправила волосы. – А у вас хорошая память. Вот только… койя не трава – это один большой организм, носитель и передатчик информации. Как вы думаете, откуда кайцы узнали, что мы пришли?

– Дозоры, секреты, наблюдатели, – начал перечислять Максим. – А может…

– Нет. Аборигены не столь многочисленны. Все, что вы перечислили, им не нужно. Это… – Анастасия погладила траву. – Это койя, она рассказывает обо всем, что видит и слышит. Это…

– Вы хотите сказать…

– Нет, это нельзя передать словами. Нужно чувствовать и слышать, как по тоненьким ниточкам передаются сигналы, импульсы. Любой воин, где бы он ни был, может узнать, кто и зачем пришел на земли, озера и реки племени.

– Странно и непонятно. Трава и вдруг…

– Совсем не вдруг.

– Не понял. – Максим смотрел под ноги. Обыкновенная, зеленая трава, разве что не совсем похожа на ту, что росла у родного дома. Но от этого она не стала особенной.

– Нужно прожить на этой планете не один десяток лет. Вот тогда и поймете. – Настя погрузила ладонь в холодную воду. – Шрайх – планета озер, рек и болот. А еще туманов, затяжных дождей и влажных ветров.

– А так и не скажешь. – Взводный задрал голову. – Солнце, ни одного облачка.

– Сейчас сезон цветения. А вот через месяц…

– А вы говорили, климат хороший. Туманы, дожди, ветры. Что тут хорошего? – Максим отступил, тупой нос лурайды выполз на берег. Двое кайцев опустили трап, и по нему начали сходить полуголые девушки. Кайские красавицы несли большие раковины-блюда, доверху нагруженные фруктами и мясом. Черные длинные волосы, карие глаза. От шеи до кожаных коротких юбок узоры травы койя, сплетения тоненьких нитей.

– Ну что? – Анастасия взяла Максима за руку. – Теперь вы понимаете, почему я спокойна за ваших солдат?

– Теперь понимаю. – Взводный открыто таращился на пышные формы кайских девиц. – Очень даже понимаю.

– Нам пора, – прошипела Анастасия и потянула Максима за собой.

– Жаль, – выдохнул взводный, но поймал на себе колючий взгляд. – Ну… я хотел сказать…

– Я знаю, что вы хотели, – отрезала девушка и первая взбежала по трапу.

Сквозь плотный тяжелый туман пробивался размытый солнечный свет. Анастасия ушла на нос лодки и не торопилась возвращаться. Максим сидел на палубе один. Как только лурайда погрузилась в клубы не то пара, не то теплого тумана, стало невыносимо жарко, взводный снял бушлат, но когда гимнастерка стала мокрой, сбросил и ее. Минут двадцать рассматривал серую влажную древесину палубы, ковырял пальцем трещину в борту. Послышались шлепающие шаги, появился абориген. В руках деревянная плошка и длинное ярко-красное перо.

– Кай офр, – заговорил кайец и ткнул пером себя в грудь. – Кай офр кайсал.

– Ну… чего надо? – взводный поднялся.

– Офр. – Воин показал плошку с коричневой жидкостью, макнул перо. – Кай чимто койя. – Острый конец пера уколол офицера в плечо. Появилась жирная точка.

– Тебе что, нечем заняться? – Максим отступил, вытер плечо. – Топай отсюда.

– Айкун чимто койя. – Абориген повысил голос и снова потянулся к гостю. – Кайсал Максим кай офр. – Кончик пера коснулся плеча, но в этот раз абориген был проворней и успел нарисовать небольшой узор.

– Местный художник или придурок? – Максим зыркнул на дикаря. – Тебе что, рисовать больше негде? Отвали, идиот.

– Кайсал Максим, – произнес художник и недвусмысленно провел пером себе по горлу. – Хак кайсал Максим, хак.

– Да-а-а, угораздило, – выдохнул взводный и уселся. – Ладно, рисуй, ископаемое.

В то время, когда абориген наносил рисунки на руки и грудь гостя, тот рассматривал кожу «художника». Как оказалось, паутина была живой, она изменялась, сжималась в комок, вытягивалась, превращалась в едва заметную, но все же видимую глазу нить. Местами глубоко впивалась в кожу, а кое-где, под мышками и на боках, открывала большие участки смуглого тела. «А говорят, чудес не бывает, – размышлял Максим. – Интересно, как она держится?»

– Кха апат кайсал Максим, – немного отстранившись и любуясь со стороны на свою работу, заговорил абориген. – Кха апат, кха.

– Что, превзошел самого себя? – Взводный поднялся, осматривая руки, живот. «А действительно, неплохо, – мысленно похвалил офицер. – Молодец, красиво». – А вслух спросил: – Эта хрень смывается?

– Плохо, но при сильном желании… – за спиной совсем близко прозвучал знакомый голос. – Мылом и мочалкой. Потереть нужно, – пояснила Анастасия.

– Мылом… – Максим повернулся и онемел. Слова застряли в горле, глаза стали вдвое больше. Перед ним в короткой кожаной юбке с голым торсом стояла Настя. Ее тело покрывали узоры койя. Но не рукотворные от пера-кисти художника, а настоящие, живые.

– С вами все в порядке? – спросила девушка. – Хватит таращиться! В конце концов, это неприлично.