— По-моему, ты уже выпил. Сопьешься.

Я смотрю за окно. Да, черт, я бы даже в одиночестве с удовольствием полежала бы. Такая красивая картина во дворе. Снег падает и как-то сказочно мерцает в свете фонарей.

— Спиться я не хочу, — усмехается за спиной Ярослав, — но забыть сегодняшний день было бы неплохо. Один раз можно позволить себе лишнего.

— Боже, — вырывается у меня недовольно, — знаешь, Ярослав, ты, конечно, молодец, что смог стать пожестче в плане работы. Это тебе большой плюс. Свою неуверенность и тормознутость ты сломал, но, прости, как был в отношениях придурком, прячущим голову в песок — так и остался.

Я резко разворачиваюсь к нему.

Он смотрит на меня без тени улыбки. А я продолжаю:

— Тебе скоро тридцать, а ты собираешься совершенно по-идиотски напиться, чтобы забыть... что? Что тебя обманули и пытались убить? Потом будешь звонить ей в два часа ночи и нести пьяный бред в трубку, выясняя отношения? О, ладно, это не мое дело. Но, по-моему, тебе стоит оставаться с холодной, а не пьяной головой, имея на счету огромные деньги и таких глупых, но отчаянных и беспринципных куриц возле себя.

— Иди-ка ты на хрен, Вася, — выдает резко заледеневшим голосом Ярослав, а я фыркаю, — свою холодную голову в отношениях ты уже использовала, когда мы расставались. Очень холодно послала меня, налакалась в баре и прыгнула в тачку к какому-то хрену в тот же вечер, отрезая все надежды на то, что я с тобой смогу объясниться. 

Вот это поворот.

— О, — выдыхаю я со смешком, — нет, иди-ка ты на хрен. Следил за мной, значит или друг донес?

— Какая, на хрен, разница? Это было. Теперь, когда ты строишь из себя снежную королеву и вопишь, чтобы я к тебе не притрагивался и держал дистанцию, это вызывает у меня только усмешку, Вася.  После того вечера я к тебе не притронусь никогда, — он подходит медленно ко мне, снова пытаясь то ли задавать ростом и мощью, то ли аурой раздражения, а я в ответ только закатываю глаза, — прежде чем, кого-то учить, вспомни о своих косяках.

— Тебе я могу дать такой же совет. Еще не расстался с невестой, а уже приглашаешь домой бывшую жену и уговариваешь остаться на ночь, — хмыкаю я, — ну если я тебе настолько омерзительна, позволил бы мне уехать на такси! Так что, все-таки, иди на хрен и не переводи стрелки на меня. А знаешь, лучше я прямо сейчас уеду.

Я разворачиваюсь, чтобы уйти в ванную и переодеться, но в спину мне прилетает насмешливое:

— Все-таки, теперь я ни минуты не жалею, что мы разошлись с тобой. Меня бы ждал очаровательный ежедневный вынос мозгов.

Ах ты, козлище.

От былого расслабления не остается ничего. Кровь и ярость вскипает в венах, как забытый на сильном огне суп. Я с шипением выдыхаю сквозь зубы и поворачиваюсь обратно.

— Да? Что ж, наслаждайся тогда покушениями на свою жизнь. Однажды какой-нибудь очередной глупый сосущий рот окажется успешнее своих предшественниц и грохнет тебя. Зато без выноса мозгов. Желаю тебе жениться на самой отбитой бабе на свете и счастливо сдохнуть.

— На отбитой я уже женат и сейчас развожусь, — бровь Ярослава саркастично изгибается, — пять лет ненавидеть меня за то, что я типа украл какое-то барахло — это вроде про тебя, Вась? Очень адекватно. С тобой бы я сдох от инфаркта в сорок.

Ну всё.

Теперь этот козлище задел те болевые точки, которые я закопала глубоко в себе и больше их никогда не дергала.  А он прошелся по одной из них танком. «На отбитой я был уже женат»?! «Сдох бы от инфаркта в сорок»?! Да ты что?! Неужели этот придурок так и не понял, насколько я старалась ради нас? Не замечал тогда и не вспомнил сейчас? Это ради него я так уставала? Урод!

В глазах начинает щипать от обиды, в носу становится влажно, но я сглатываю подступающую истерику. Делаю резкий шаг к почти бывшему мужу, заношу ладонь и изо всех сил стараюсь вмазать пощечину. Ярослав успевает перехватить меня за запястье, а я выкрикиваю:

— Да ты даже отбитой, вроде меня, недостоин! И черта с два ты еще найдешь женщину, которая настолько же будет любить тебя и заботиться о тебе, как я! Зря я это делала! Зря! Надо было быть с самого начала меркантильной, как твои нынешние бабы.

Не выдержав, я всхлипываю, чувствуя, как начинают литься слезы по щекам. Придурок, идиот, кретин. Я дергаю руку, но Ярослав сжимает ее еще сильнее, не отпуская. Его лицо мрачнеет и черты становятся резкими.

— Хватит, — обрубает он, — успокойся. Я был неправ. Охренеть как больно слышать такие несправедливые слова, да, Вася? И мне тоже было больно. Видеть, как ты вышвырнула меня из жизни, отправившись с кем-то развлекаться.

— Ты...

— Я работал тогда, Вася, — он перебивает меня, не обращая на попытки взвиться и снова накричать на него. Тень пробегает по его лицу, и я сжимаю бессильно зубы, чтобы помолчать, — родители оставили мне совершенно убыточный бизнес, о котором я почти ничего не знал и не мог тебе сказать о нем. Вот и все причины, по которым мое финансовое состояние штормило, мля, как лодку посреди моря. Я вытащил его. Стоило немного подождать. Но ты просто все обрубила тогда между нами. Просто с концами. Зачем? Я тебя охренеть как тогда любил и простил бы все, что ты мне сказала. Потому что ты была со мной в самые дерьмовые времена. Но вот измены я не прощаю.

— Придурок, — я выдираю из захвата руку и закрываю лицо ладонями, всхлипнув, — я тебе не изменяла. А ты — лжец. Знаешь об этом?

Оправдания в нашем случае кажутся мне таким же глупым занятием, как достать недовязанный свитер пятилетней давности и пытаться распутать то безобразие, которое было наворочено. Зачем дергать за нитки это пыльное чудовище? Проще новый связать.

Но мы часто делаем странные и нелогичные вещи.

Я слышу, как Ярослав длинно и тяжело выдыхает.

— Я не лгал.

— Ты скрывал. Это...

— Некрасиво с моей стороны. Не спорю. Я не решился тебе сказать. Боялся неудачи и того, что ты во мне разочаруешься.

Идиот. Я молчу в ответ, пытаясь унять бурю в душе. Ладно, не он один такой. Тут еще нужно выяснить, кто из нас бОльший придурок.

Наконец, я вытираю слезы с лица, прекратив изображать из себя страдалицу и всхлипывать в ладошки. Кожа горит от соленой воды, а в глазах стоит туман, когда я с таким же тяжелым вздохом смотрю в сторону, лишь бы не пересекаться сейчас взглядом с почти бывшим мужем.

 Не ожидала, что будет так неприятно ворошить прошлое. Честно говоря, я считала, что свою боль и обиду похоронила под другими чувствами. Конечно, было приятно трансформировать страдания в злость, но... Какой же дурацкий это был самообман! Все равно что прикрыть полыхающий костер картонкой и считать, что он погаснет.

— Кто тебе сказал чушь о моей измене? — интересуюсь глухо я.

— М-м, — слышу я невеселую усмешку, — Лёха.