Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Боюсь, это невозможно, – ответил Доггер и, понизив голос, добавил: – Конфиденциально, это серьезное дело, связанное с законом. Боюсь, все очень спешно. Я представляю дочь доктора Брокена миссис Прилл. Она будет весьма огорчена, если узнает, что нам отказали, после того как мы проделали такой путь.
– А эта юная леди? – вопросила она, снова перемещая бровь с места на место.
– Ах, – Доггер покровительственно положил мне руку на плечо, – как я сказал, все очень спешно.
Заворочались шарики и ролики. Кем я могу быть? Очевидно, что я не барристер и не солиситор. Кто же тогда? Внучка? Наследница? Ребенок, которого можно использовать для переливания крови?
Я видела, как медсестра мысленно перебирает варианты.
– Палата тридцать семь, – сказала она. – По этому коридору налево. Десять минут. И ни секундой больше.
В тридцать седьмой палате были липкий линолеум и тошнотворно зеленые стены. Воздух можно было резать ножом; я чувствовала, как он забивается в поры. Судя по удушливой атмосфере, двери и окна здесь не открывались отродясь.
Перед окном в «крылатом» кресле сидел древний старик, хотя нельзя было сказать, что он смотрит вдаль.
Его нижняя челюсть отвисла под действием силы тяжести, и я бы поклялась, что он мертв, если бы в его стеклянных глазах не бился пульс. Кожа выглядела так, как будто ее сняли, смяли в шар, как пожелтевшую папиросную бумагу, а потом грубо расправили и натянули обратно.
– Доктор Брокен? – сказал Доггер.
Ответа не было.
– Я сказал вашей дочери, что загляну к вам.
Старик не пошевелил ни единой мышцей. Может быть, миссис Прилл права: ее отец не в своем уме.
Я поймала взгляд Доггера и покачала головой.
Доггер бережно взял старика за ладонь.
Как мило, подумала я. Утешительная сила человеческого прикосновения.
Старик дернулся и продолжил смотреть в никуда.
– Время для лекарства, доктор Брокен, – продолжил Доггер, доставая из кармана зеленую стеклянную пирамидку, в которой, судя по этикетке, был какой-то медицинский препарат.
Из другого кармана он извлек ложку.
Открывая бутылочку странной формы и наливая в ложку темную жидкость, он пробормотал, словно обращаясь ко мне: «Бальзамический электуарий Брокена. Здесь много опиума».
А потом добавил громче:
– Откройте рот, доктор Брокен.
Если бы я не ждала этого, могла бы не увидеть. Рот доктора Брокена плотно закрылся: едва заметное движение, буквально на волосок, но тем не менее внимательный глаз смог его уловить.
– Примите ваше лекарство, доктор Брокен, – спокойно сказал Доггер, – или мне придется послать за миссис Прилл.
Древние глаза едва заметно двинулись, перемещая взгляд на один-два градуса, как будто с непривычки, пока наконец он не посмотрел мне в глаза.
Древний язык высунулся и облизал древние губы.
Доггер не шевелился, держа ложку.
– Ваша дочь рассказала нам о письмах, – сказал он доктору. – Необходимости в секретах больше нет. Кто их написал?
Дрожь зародилась в старческих пальцах и постепенно поднялась по локтям и плечам. Через несколько секунд в уголке глаза выступила слеза.
Доктор Брокен плакал.
– Только имя, доктор. Скажите имя, и мы уйдем.
С этими словами Доггер наклонился так, что его ухо оказалось напротив губ старика.
Ответом была только струйка слюны.
Доггер бережно протер рот доктора белым носовым платком.
– Только имя, – повторил он таким нежным голосом, что я не поверила своим ушам, таким голосом можно убаюкивать ребенка после ночного кошмара. – Только имя. Будьте хорошим мальчиком.
Рот доктора Брокена задергался, губы втянулись и задрожали.
– Протей, – прошептал он.
– Протей, – повторил Доггер, поворачиваясь ко мне. – Мисс Черчилль, запишите, будьте добры.
Мисс Черчилль? Как умно, я подыграю.
Я сделала вид, что ищу блокнот, и сделала запись на ладони воображаемым карандашом.
– Оригинальный подход, доктор, – сказал Доггер старому джентльмену. – Поздравляю.
И он снова обратился ко мне: «Протей – древнегреческий бог, который, как считалось, знает все – прошлое, настоящее и будущее, но не хочет ничем делиться. Мог принимать любую форму, какую пожелает. Единственный способ получить от него информацию – испугать его во время сна. Как умно с вашей стороны подумать об этом, доктор Брокен. Очень умно. А теперь…»
Ложка снова шевельнулась, неумолимо двигаясь по направлению ко рту доктора. В воздухе остро запахло бальзамом и чем-то еще.
Отворачивая голову и вяло трепыхаясь, старик выдавил из себя имя вместе с пузырями слюны:
– Гавриил!
– Благодарю, – сказал Доггер. – Всего хорошего.
Вылив содержимое ложки на растущий поблизости азиатский ландыш, он завернул ее вместе с бутылочкой в тот же испачканный носовой платок, которым он утирал рот старика, а потом прошествовал к выходу.
Я, естественно, последовала за ним.
– Как ты его заставил, Доггер? – спросила я, пытаясь собраться с мыслями.
Мы медленно шли на вокзал в Бруквуде.
– Его выдали глаза, – сказал Доггер. – С учетом его предполагаемого состояния можно было бы ожидать расширенные значки, но нет, ничего подобного.
– Симуляция? – полюбопытствовала я. Припоминаю, что Шерлок Холмс собирался написать монографию на эту тему.
– Именно, – подтвердил Доггер. – Имитация несуществующей болезни. И должен признать, он играет в эту игру весьма успешно. Вопрос был в том, чтобы вывести его на чистую воду.
– Ты выкурил его! – Я захлопала в ладошки. – Интересно, почему никому другому это не пришло в голову?
– Может, потому, что это не в их интересах. Большие деньги могут купить очень плохое зрение.
– Но не в нашем случае!
Доггер улыбнулся.
– Ноготь большого пальца, если сильно надавить им под указательный ноготь якобы бессознательного человека, может оказаться весьма полезным орудием расследования.
– Мы открываем новые просторы в криминалистике! – гордо сказала я, прикасаясь к его рукаву.
– Не совсем, – возразил Доггер. – Тем не менее, как говорил Фрэнсис Бэкон, превзойти Аристотеля светом самого Аристотеля – значит, думать, что чужой свет может усилить собственный. Он имел в виду, что мы должны сами зажечь спичку и погрузиться в собственную тьму.
– Мы должны быть готовы к импровизации! – сказала я. Эта мысль неоднократно посещала меня в химической лаборатории.