В храме итильская изгнанница подошла к свечной лавке и спросила свечницу, где найти батюшку. Та ответила, что сейчас он дома, отдыхает после заутрени, но придёт к обедне, — в общем, скоро будет. Поблагодарив, бывшая царица чуть не перекрестилась, глядя на Христа, выложенного мозаикой прямо над алтарём, но сдержалась, ибо не имела на это право. Вышла из собора во двор, где её поджидали два телохранителя, и уселась на лавочку. За оградой храма шевелился Магас — на базарной площади шли торга, по мощёным улицам ездили возы и подводы, из-за стен каменных богатых домов зеленели верхушки фруктовых деревьев; цоканье копыт, лай собак, кукареканье петухов, запахи пекущихся хлебных лепёшек, жареного мяса и рыбы — всё это составляло пёструю картину крупного средневекового города. Безусловно, Итиль, и особенно — западная его часть, выглядел и богаче, и чопорней; но наив Магаса согревал сердце Ирмы, навевал воспоминания её детства, и она тихо улыбалась, глядя на столицу Алании накануне Пасхи... Вдруг она почувствовала устремлённый на неё взгляд. Повернула голову и увидела толстую монашку, замершую во дворе храма и едва не раскрывшую рта от невероятного изумления. Что-то в лице черницы показалось знакомым, близким...

— Зоя! — вспомнила наконец опальная государыня. — Это ты! — и раскрыла объятия давней своей подруге.

У монашки потекли из глаз слёзы, и она повалилась в ноги товарке:

— Да неужто... ваше высочество... то есть ваше величество... то есть я не знаю, как теперь обращаться к вам...

— Полно, полно, вставай. Я теперь никто. Можешь называть, как и прежде, по имени. И на «ты». Ну, а я тебя — просто Зоя.

— Я давно не Зоя, — поднялась с колен инокиня и стряхнула ладонью землю с рясы. — После пострижения именуюсь сестрой Поликсенией.

— Надо же! Красиво... Сколько лет в Христовых невестах?

Обе сели на лавочку.

— Скоро десять. Мой жених не хотел служить на хазар и сбежал в Абхазию. Там его ограбили и убили. Я проплакала целый год, а за сим ушла в монастырь.

Бывшая царица вздохнула:

— Понимаю. Сочувствую... — А потом неожиданно улыбнулась: — Слушай, дорогая, стань, пожалуйста, моей крёстной матерью!

Поликсения испугалась:

— Свят, свят, свят! Ты о чём толкуешь?

— Я пришла просить батюшку вновь меня крестить. Жажду возвратиться в лоно Святой Церкви Христовой. Иудейский канон мне не близок боле... Ну, согласна?

— Да почту за честь! Возблагодарю Господа! Но одобрят ли сей поступок царственные особы здесь и в Итиле?

— Это не имеет значения. После того, что произошло... — И она поведала всю свою историю. А в конце прибавила: — Окрестившись, собираюсь отправиться в монастырь Иоанна Предтечи и под видом паломницы-инокини посетить императора в Константинополе... Для серьёзного секретного разговора... Понимаешь теперь, о чём!

Полная тревоги черница осенила себя крестом:

— Я боюсь за тебя, подруга. Женское ли дело — помыкать царями! Главное — смирение и молитва. Так учил Иисус.

— Иисус учил справедливости, — с жаром возразила разведённая государыня. — Если я смогу принести пользу родине, обесчещенной и поруганной, отомстить за невинно сгубленных сыновей, за моё унижение и изгнание, Бог меня поймёт и простит. Верую, надеюсь!

— Ох, не знаю, не знаю, милая... Мы по-разному смотрим на этот мир... Но в твоих речах тоже много правды. И поэтому помогу тебе, в чём сумею, сил не пожалев!

И они, расчувствовавшись, долго обнимали друг друга.

Чтобы прискакать из Магаса в крепость Тусуме на границе Алании и Абхазии, близ которой располагался монастырь Иоанна Крестителя, надо было ехать на север, вдоль течения Теберды и затем огибать горные вершины Псеашхо и Агепста. Поначалу путешествие проходило благополучно. Уезжали из столицы Алании засветло — Ирма (нет, теперь уже вновь Ирина, во второй раз крещённая и вернувшая себе греческое имя) в кожаных штанах и папахе, два её спутника по бокам. Провожали их только няня Зарватык и сестра Поликсения. Старая женщина целовала руки бывшей своей воспитанницы и просила беречь себя, зря не рисковать жизнью. А подруга, утопая в слезах, обещала молиться за неё и за маленькую Сарру. Разведённая государыня чуть было сама не расплакалась, но нашла силы оборвать вовремя прощание и, вскочив на коня, только крикнула, полуобернувшись: «Оставайтесь с Богом! Если повезёт, то ещё увидимся!..»

Небо розовело. Горная река пузырилась, с ненавистью кидаясь на прибрежные камни. Абдулла сказал:

— Можно сделать крюк по долине, там дорога лучше, но всегда есть угроза налететь на разбойничью шайку. Можно следовать напрямик, через перевал, но крутые тропы тоже очень опасны — конь сорвётся в пропасть, и пиши пропало. Что предпочитаете, госпожа?

— Надо выбирать меньшее из зол. Значит, едем долиной. Потеряем сутки, но зато не сломаем шею. А разбойников Ибрагим раскидает одной левой. Нам они вовсе не страшны.

— Что ж, да будет так!

Целый день двигались успению, восхищаясь красотами и пьянея от хрустально чистого воздуха, а заночевали в адыгейском ауле, заплатив хозяину сакли мелкую монетку. Тот принёс молока и овечий сыр. Ужинали молча и легли на шкуры, брошенные прямо на земляной пол. Ибрагим заснул моментально, а Ирина слышала, как тревожно кашляет Абдулла, вертится, не может угомониться.

— Что с тобой? — поднялась на локте она.

Он ответил хмуро:

— Мне не нравится этот человек. Взгляд его какой-то тяжёлый.

— А по-моему, просто невесёлый.

— Нет, я чувствую. Надо посмотреть, что он делает. — Встал и вышел на цыпочках.

Не успела закрыться дверь, как послышался сдавленный нутряной выдох, стук упавшего наземь тела и негромкий хруст дворового щебня под подошвами нескольких сапог.

— Ибрагим! Проснись! — крикнула аланка и тряхнула слугу за плечо. — Мы в опасности!

Но, увы, было слишком поздно. Залетевшие в саклю негодяи навалились на них с трёх сторон, выволокли наружу, запалили факелы. В их багровых отблесках бывшая царица увидела распростёртого неподвижного Абдуллу в луже крови. Вслед за ним отправился Ибрагим — бессловесному силачу с ходу перерезали горло. А Ирину, скрученную по рукам и ногам, с грязной тошнотворной тряпкой во рту, душегубы бросили поперёк седла. И, сказав хозяину сакли несколько благодарственных слов на прощанье, — дескать, молодец, хвалим за усердие! — увезли несчастную в беспросветно-тёмную адыгейскую ночь.

Развязаться и сползти с лошади было невозможно. Оставалось только морщиться и сопеть, в страхе представляя, что же с ней собираются сделать. Первый час пути женщина себя проклинала за неправильное решение — если бы поехали через перевал, напрямик, то на них не напали бы злодеи. Но потом с грустью поняла, что ругаться глупо, прошлого не вернуть, а телохранители не воскреснут; лучше поразмыслить, как ей поступать дальше. Судя по всему, это печенеги — те, что добывают невольников для хазар. Женщины-невольницы ценятся дороже, и поэтому похитители её не убили. Значит, впереди — торг с хазарским купцом. И тогда Ирина признается, кто она такая. А хазар не посмеет причинить вреда августейшей особе, хоть и разведённой. Вот её единственный шанс!..