Льюис снова рассыпался в благодарностях и добавил, что назвать сына Хилбертом было правильно и должно при данных обстоятельствах.

— В данных обстоятельствах, — уточнил Хилберт.

Он имел привычку исправлять грамматические или стилистические ошибки. Вероятно, у Эдама это от него, иногда думал Льюис, или, возможно (с горечью размышлял он много позже), Хилберта в Эдаме, среди прочих качеств, привлекла такая же, как у него, педантичность.

Льюису не нравилось, когда его поправляли, но он вынужден был смиряться, причем с улыбкой. Ведь это не навсегда. Верн-Смиты не отличаются долголетием. Отец Льюиса умер в шестьдесят, а его дед — в шестьдесят два. Все три тетки скончались, не достигнув семидесяти. Хилберту в следующем году должно исполниться семьдесят, и Льюис говорил своей жене, что дядя неважно выглядит. Он стал один «заскакивать» в Суффолк на выходные, а в то Рождество он взял с собой жену и отправился в усадьбу на четыре дня, прихватив продукты для рождественского стола. Женщине, приходившей убирать дом, и старику, следившему за садом, было велено называть его «господином», и от этого он чувствовал себя самым настоящим наследником. Вряд ли у дядьки много денег, размышлял он, но и этой малости хватит, чтобы установить в доме отопление и отремонтировать комнаты. Льюис еще не решил, будет ли, после того как приведет Уайвис-холл в порядок, продавать его, с тем чтобы потом купить дом побольше и получше в самом Лондоне и домик за городом, или оставит его себе и продаст часть земли сельскохозяйственного назначения. По его оценкам, сделанным на основе изучения витрин риелторских агентств в Ипсвиче и Садбери, Уайвис-холл к концу 1972 года стоил примерно двадцать три тысячи.

Для Льюиса постоянным источником раздражения было то, что Эдам не выказывает Хилберту особого уважения и почтения. Мальчишка грубил и всегда строил из себя умного. Он называл двоюродного дедушку по имени и не подскакивал, когда старик входил в комнату. Льюис требовал, чтобы Эдам помогал ему «проявлять заботу» и ездил с ним в Уайвис-холл на выходные, но сын почти всегда заявлял, что слишком занят или что там слишком скучно. По сути, за последние десять лет Эдам поехал только один раз, насколько Льюис помнил, да и то только потому, что ему пообещали дать пострелять. Визит получился не очень успешным, потому что Эдам надулся, когда ему предложили ружье четырнадцатого калибра, так называемое «дамское». С тех пор Льюис иногда спрашивал себя, как бы все сложилось, если бы Эдам подчинялся ему и был бы вежлив с капризным стариком. Не получилось бы так, что Хилберт оставил бы дом Бриджит или даже «Юридическому сообществу»?

Прошло еще три года, прежде чем дядька умер. Таким образом, он стал самым долгоживущим Верн-Смитом. Приходящая домработница нашла его утром в один из апрельских дней 1976 года. Он лежал на полу на верхней площадке черной лестницы. Причиной смерти было внутримозговое кровоизлияние. В тот год Эдаму было девятнадцать, он учился на первом курсе университета и приехал домой на пасхальные каникулы. После кремации, пока немногочисленные родственники печально разглядывали цветы, поверенный дядьки, его партнер по адвокатской практике в Ипсвиче, заговорил с Льюисом и высказал предположение, что тому известно содержание завещания. Полностью уверенный в том, что собственник — он, Льюис отмахнулся от разговора, заявив, что негоже обсуждать эту тему в такой день. Поверенный кивнул и ушел.

Через неделю Эдам получил письмо, в котором сообщалось, что по завещанию скончавшегося двоюродного деда он является единственным выгодоприобретателем. Денег никаких не было, Хилберт истратил все, что у него было, на покупку пожизненной ренты, но Уайвис-холл со всем содержимым перешел в полное владение Эдама.

* * *

На Северной кольцевой было затруднено движение, а у Строунбридж-парка и Хэнгер-лейн образовались пробки. Но Льюис проявил благоразумие и выехал с большим запасом времени. Эдам очень удивится, когда увидит его. Наверное, решит, что что-то случилось с матерью и что Льюис прибыл в аэропорт в качестве печального вестника. По сути, он и есть печальный вестник, только вот новость у него другого сорта. Стоя в пробке позади контейнеровоза, забитого немецкой мебелью, и арендованного грузовичка для самостоятельных переездов, Льюис не раз и не два возвращался к одному и тому же вопросу: как и почему эти кости оказались на кладбище для домашних животных. Если честно, он не допускал, что Эдам имеет прямое отношение ко всему этому. Более вероятным он считал то, что Эдам пустил в дом какой-нибудь нежелательный элемент или элементы, и за случившееся несут ответственность бродяги или хиппи — в окрестностях Уайвис-холла всегда было много хиппи.

Сам же Эдам, насколько видел Льюис, никогда не проявлял особого интереса к дому. И в этом тоже большая несправедливость. Он воспринимал внезапно свалившееся на него наследство как источник наживы. Когда пришло то письмо, Льюис едва не распечатал его. Почтовый штемпель, старомодный и точный обратный адрес (эсквайр[28]после фамилии, название дома, а также номер улицы) — все указывало на то, что письмо пришло от адвокатской фирмы Хилберта. Просто они ошиблись, только и всего, и отправили его сыну. Или, вероятно, Хилберт оставил Эдаму какую-то мелочь или сувенир…

Эдам еще дрых. Вот это Льюис всегда будет помнить, хотя остальное забыл. Но его охватила такая эйфория, что, вместо того чтобы накричать на сына и сдернуть его с кровати, он просто вошел к нему в комнату и положил письмо на тумбочку. Самое страшное заключалось в том, что за все это время у Льюиса не возникло ни малейшего сомнения в том, что именно он является новым владельцем Уайвис-холла.

Кажется, то была суббота, или Льюис не пошел на работу по какой-то иной причине. В общем, в тот день он был дома. Они с Берил сидели за столом и обедали, обсуждая, как поедут в ближайшее время в Уайвис-холл, чтобы проверить дом. И тут вошел Эдам. В то время, насколько помнит Льюис, он носил длинные волосы и бороду и напоминал, как и многие из его сверстников, какого-то причудливого предсказателя. В сознании Льюиса навсегда запечатлелась картина, как Эдам входит в столовую (вернее, в обеденную зону в гостиной): он одет, естественно, в потрепанные по низу джинсы и тунику без воротника с рисунком из спиралей разных цветов. Впоследствии Льюис жалел, что не съязвил по поводу того, что Эдам так поздно продрал глаза. Нет, он высказался по этому поводу, но добродушно. Господи, до чего же радостно на душе у него было!

— Ты вовремя, остались акриды и дикий мед.

Эдам произнес:

— Просто фантастика — старина Хилберт оставил мне свой дом.

— Да, забавно, — согласился Льюис. — Что он тебе оставил? Свой письменный стол? Ты всегда говорил, что он тебе нравится.

— Я не шучу, он оставил мне свой дом, как-его-там. Невероятно, правда? Я просто в шоке. Если хотите, прочитайте письмо.

Льюис выхватил у него листок. Его начало трясти. Там было четко написано: «…собственность, известная под названием Уайвис-холл в Нунзе, в графстве Суффолк, прилегающие земли…» Нет, это ошибка.