Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Недаром Платон собирался изгнать Гомера (и вообще поэтов) из своего идеального государства-
правда, увенчав его предварительно лавровым венком.
"Как — то вечером посадил я Красоту себе на колени. — И горькой она оказалась. — И я оскорбил ее."
Можно было бы сказать, что Рембо возвестил "конец прекрасной эпохи"…
Но нет… он ничего не возвещает. Скорее разрушает и создает свой собственный мир.
"Я сумел истребить в себе всякую надежду.
Передушил все радости земные — нещадно, словно дикий зверь."
"Вывалялся в грязи. Обсох на ветру преступления. Облапошил само безумие.
И весна поднесла мне подарок — гнусавый смех идиота."
Потому что- "Нужно быть абсолютно современным."
Почувствовать себя- нет не Адамом даже, но… Богом… и начать творить с чистого листа-
из "ничего"…
На такое может решиться только безумец, или — гений.
. .
Артюр Рембо "Пьяный корабль"
Когда я ринулся вниз по свободным рекам,
И цепи разорвав, не чувствуя оков,
Услышал, как летят за мною следом,
Проклятия распятых моряков.
Какое дело мне теперь до экипажей,
Английский хлопок иль фламандское зерно-
И то, и это, и другое- сразу,
(Мне наплевать) — пусть все идет на дно.
Я был один средь бешеных приливов,
В туманной мороси, где не видать ни зги,
Не слыша грохот волн, их рев нетерпеливый,
Глух ко всему, как детские мозги.
Я мчался наугад, безумный соглядатай,
Небесных россыпей и глубины морей,
И полуострова, спокойные когда-то,
Бежали вслед за мной, срываясь с якорей.
Раскатом грома, пробужден средь урагана,
Я танцевал, как пробка, по волнам,
Десять ночей в обьятьях Океана,
Смеясь в тупые бельма фонарям.
Нежней, чем мякоть яблок для дитяти,
Несла меня зеленая волна,
Сорвав рули и разбросав канаты,
Омыв меня от рвоты и вина.
С тех пор я вовлечен в Поэму Океана,
Глазурью звезд таинственной- порой,
Куда влеком задумчивостью странной
Утопленник приходит на постой.
Где разорвав покойную гладь моря,
Безумием окрашивая дни,
Сильней стихов, и крепче алкоголя,
Стекает горький сок любви.
Я видел небеса в зигзагах хищных молний,
Смерчей неистовство, водоворотов бред,
И вечер, и рассвет, что птичьим гамом полный,
И то, чего никто не в силах лицезреть.
Я видел низких солнц мистическое пламя,
Бегущих в вечность волн, их адский фиолет,
Подобно мимам из античной драмы,
Бушующих валов, слепую круговерть.
Мне грезилась ночей зеленых одержимость,
Ослепших от снегов- сверкающая ель.
И поцелуй морей — спокойная решимость,
Неслыханных надежд- поющая купель.
В истерике неслись клокочущие зыби,
Слюною исходя, ревели по бортам,
Но я еще не знал, что светлых ног Марии
Одышливый взыскует Океан.
Какие мчались предо мной Флориды,
Глаза, как у пантер, и с лицами людей,
Зеленые стада и сказочные виды,
Под лучезарной радугой дождей.
Я видел, как в кочующих болотах,
Где до сих пор гниет левиафан,
Солнечных бликов тонет позолота,
И норов свой смиряет Океан.
Я видел ледники, в потоках перламутра,
Могучих солнц, сверкающую медь,
И там, где мели, в глубине заливов смутных,
Сьедаемых клопами — страшных змей.
Вот, для детей — поющая дорада,
И рыбок золотых веселая игра,
Цветы дарили мне невиданную радость,
И поднимали, несказанные ветра.
Но иногда, усталый от погони,
И бесконечной сменой утомлен,
Внимая всхлипам страждущего моря,
Я был, как женщина, коленопреклонен.
Почти что остров, весь в помете птичьем,
Несущий легкокрылых по бортам,
И на моем пути, в холодном безразличье,
Утопленники плыли по волнам.
Заброшенный, как щепка ураганом,
Где и не слышны птичьи голоса,
Я, опьяненный утренним туманом,
Что Мониторы мне? И что- Ганза?
Весь в утреннем тумане- фиолетов,
Пробивший небеса, прорвавший горизонт,
Я угощу взыскательных поэтов,
Глазурью неба, и лишайниками солнц.
Бегущий, как безумец в полнолунье,
Внезапный, будто первая гроза,
Когда дрожали под ударами июля,
Ультрамариновые небеса.
Я, чувствующий, как в Мальстримах вязких,
Кричит от вожделения бегемот,
Теперь мечтаю об одном — касаться,
Причалов древних, европейских вод.
Я видел звездные, пылающие зыби,
Открытые плывущим небеса,
Не ты ли спишь, в золотопером миге,
Грядущей силы, страстная душа?
Я слишком много пролил слез — как горьки зори!
Как солнца жестоки! Как тягостна луна!
Пускай мой лопнет киль — глубокая, как море,
Пусть надо мной сомкнется тишина.
Но если вдруг Европа, то такая,
Как лужа, над которую грустя,
Склонился мальчик. И кораблик свой пускает,
Как будто бы с ладони, мотылька.