— У каждого летчика есть своя манера пилотирования. Как Вам был переход от летчика Парфенова к летчику Веселкову?

— Веселков был опытный летчик. Он совершил около 500 вылетов на У-2. У-2, конечно, пилотировать легче — но зато ночные условия. Там тоже свои сложности. Самолет Ил-2 более строгий, чем У-2. Откровенно говоря, Парфенова я, конечно, изучил очень хорошо. С Веселковым же я совершил только 4 боевых вылета, и пилотировал он нормально. Забегая вперед, скажу, что потом, когда нас подбили, он сумел выдержать курс полета, несмотря на то что наш самолет был подбит и руль направления был заклинен в правом положении. Он сумел выдержать курс и привести самолет на аэродром Мурмаши, то есть не на тот аэродром, на котором мы базировались. В Мурмашах был армейский госпиталь, а он знал о том, что я был ранен. Он был нормальный летчик!

9 октября опять же под командованием гвардии капитана Андреевского мы три раза вылетали на штурмовку опорного пункта фашистских егерей и пехоты, восточнее аэродрома Луастари. В это время наши наземные войска двигались в направлении на Луастари, и эти фашистские опорные пункты препятствовали продвижению наших наземных войск. Три раза мы вылетали в этот день, 9 октября, — три раза шестерки штурмовали опорные пункты, позиции фашистских егерей. Два вылета прошли нормально, а вот третий вылет мне запомнился на всю жизнь…

Мы вышли на цель на высоте примерно 800 метров, начали пикирование. Наша пара Веселков — Чудаков была второй парой, первой были Андреевский и его ведомый, а третьей парой — лейтенант Петров и его ведомый. Когда мы вошли в пикирование, оказалось, что третья пара (ведущий — лейтенант Петров) оказалась над нами. Мой Веселков, увлеченный атакой, бомбежкой и огнем из пушек и PC, этого не видел, — он же вперед смотрит. Петров не видит, потому что под ним фюзеляж своего самолета, он тоже видит только вперед. А я-то все вижу — над нами висит самолет Петрова, а у него PC 132-мм, такие чушки! Я кричу Веселкову: «Над нами Петров! Над нами Петров!» Веселков не слышит, он увлечен атакой, бомбежкой и стрельбой. И только тогда Петров выпустил свои 132-миллиметровые PC, которые пролетели над самой нашей головой… Даже сквозь шум мотора было слышно шипение, и только в этот момент мой Веселков бросил машину вправо-вниз. Вместе с нами наш ведомый Чудаков тоже пошел вправо-вниз. И в этот момент поступила команда Андреевского: «Разворот влево, домой». А впереди нас сопка. Разворачиваться влево мы не можем — мы не впишемся в этот разворот. Пришлось обходить сопку справа. Зенитки как взяли нас в клещи! Беспрерывные трассы летят в нашем направлении. У ведомого ранили воздушного стрелка, а мы обошлись без потерь. Летим по ущелью, и я вижу, как вверху-слева от меня истребители 20-го гвардейского полка дерутся с фашистскими истребителями. И вот к ним на подмогу идут еще два «Фокке-Вульфа». Я прицелился и выпалил по этим двум «Фокке-Вульфам». Дистанция была большая: метров, наверное, 800. Конечно, мой огонь не причинил никакого вреда фашистам, но внимание их привлек. Один из них отвернул от этой группы и начал заход к нам в хвост. Я доложил командиру, командир начал маневр, начал работать рулем поворота. Я положил затыльник пулемета на плечо, стал прицеливаться: жду, когда подойдет ближе. Вот фашист открыл огонь. Я тоже открыл огонь, вижу вспышки на капоте — это следы моего попадания. «Фокке-Вульф», как известно, имеет бронированный лоб. У него мотор воздушного охлаждения имеет бронированные лопатки впереди мотора. Мои пули, видимо, отлетели и мотор не повредили. А вот он сумел всадить нам два снаряда. Взрыв… Мое сиденье бросает на пол, меня тоже на пол, «фонарь» весь слетает…

Лежа на спине, я открыл глаза и вижу — над нами желтые крылья и черные кресты. Это фашист выходит из атаки. Сейчас он мне уже не опасен, он над нами, а у него внизу нет никаких стрелковых установок. Но у меня по спине пробежали мурашки. Видимо, это было напряжение боя, потому что я удивительно спокойно в нем стрелял. Я лежу, и вот я начал подниматься, поднялся на колени. Вижу: фашист делает второй заход и опять к нам. Руль поворота у нас заклинен в правом положении, и мы летим с левым креном, чтобы выдержать курс. В это время фашист начинает второй заход. Я думаю: «Ну, теперь-то он нас добьет!» Кладу затыльник пулемета на плечо — и фашист это увидел. Он думал, что он меня убил, а увидел, что я еще живой, да еще прицеливаюсь. Он отворачивает от нас и заходит в хвост к нашему ведомому Чудакову. А там стрелок, как я говорил, был ранен еще над целью: его пулемет торчит кверху стволом. Вот теперь-то он мне подставил свой бок! Я открыл огонь и три длинные очереди влепил ему в бок! Бок у него более уязвимый: если лоб у него бронированный, то бок нет. Фашист бросает машину на левое крыло и уходит под нас, скрывается за сопкой…

Только теперь я почувствовал, что по спине течет липкая теплая кровь. Дышать уже трудно. Я старался прижаться спиной к бронеспинке: думал, что зажму рану и этим самым облегчу свое дыхание, — но ничего не помогает. Я отстегиваю грудной карабин от парашюта, расстегиваю куртку, но все равно задыхаюсь. А мы все летим с левым креном. Я нажал красную кнопку световой сигнализации: «Я ранен». И по СПУ сказал, что ранен. Командир говорит: «Как самочувствие?» Я отвечаю: «Ранен» — «Потерпи, скоро прилетим». Через 10–15 минут командует: «Будет садиться на живот! Держись!» Как же держаться? Сиденье сорвано, правая рука не действует, ранение у меня в правую половину груди. Но я догадался: кронштейн патронного ящика обхватил левой здоровой рукой, взялся за запястье правой руки и этим самым смягчил удар головой. Заскрипел песок. Мы сели на живот, остановились, и я свалился на пол. Подъехали две машины, бензозаправщик, маслозаправщик, нас с Веселковым вытащили из кабины, посадили в кабину маслозаправщика и повезли в лазарет.

— Веселков тоже был ранен?

— Он ударился лбом о прицел: на лбу была рана, текла кровь. Нас привезли в армейский госпиталь 7-й воздушной армии, который находился в Мурмашах. Мой командир дотянул машину не до Урагубы, где мы базировались, а до Мурмашей, где находился армейский госпиталь — потому что он из моих слов понял, что я тяжело ранен… Осколок у меня сидит до сих пор с правой стороны груди. Меня привезли, сразу подключили кислородную подушку, потому что я задыхался. На следующий день мне откачали кровь из легкого и тем самым спасли от гибели.

18 октября флагманский врач авиационного госпиталя приходит ко мне в палату и приносит поздравительную телеграмму. «Поздравляем воздушного стрелка гвардии старшего сержанта Пестерова с награждением орденом Красной Звезды». А числа 20 октября меня в составе группы других раненых отправили уже в стационарный авиационный госпиталь № 10/20 в город Петрозаводск. Там меня вылечили и опять направили в свою часть.

— Перед вылетами какое было состояние?

— Перед тем вылетом, когда погиб Наседкин, когда мы летали на Титовку, наш вылет несколько раз откладывался. Мой командир был спокоен, и я с ним тоже был спокоен. А вот Горобец ходил из угла в угол командного пункта. Чувствовалось, что он волновался. И вот погиб…

— Мандража перед вылетами не было?

— У меня лично не было.

— Приметы, предчувствия были?