Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он сидел в гостиной и поддакивал в трубку. «Да-да, да-да». Интересно, кто ему звонит? Случись это вчера, я бы уже была в глубокой депрессии, но сегодня все по-другому. «Почему бы мне не спросить напрямую, с кем это он болтает?» — подумала я. Ревность в большинстве случаев указывает не на проблемы во взаимоотношениях, а на душевную слабость того, кто ревнует.
Он взял у меня из рук банку пива и, пробормотав «ну, пока», повесил трубку. Я задала вопрос:
— Кто звонил?
Он произнес имя своей бывшей жены, которая ни разу еще не звонила нам домой. Поэтому я удивленно спросила:
— Что-то случилось?
— Да нет, ничего особенного. Она целый год твердила о том, что старость не за горами, что никто на нее даже не смотрит, и так далее и тому подобное. А теперь вот вышла замуж за молодого. Сегодня они расписались и уже нашли новую квартиру. Она вообще-то не собиралась мне говорить, но неожиданно для себя проболталась.
«Понятно, — подумала я. — Это не просто совпадение. Так случается, когда все взаимосвязано, и в этом нет ничего удивительного». Я приняла случившееся как должное. Меня простили. Освобождение от накопившейся за долгое время боли неожиданно ворвалось в ночь, и злоба моя исчезла вместе с болью. Пришло время забыть ту меня, которая достойна всяческого осуждения.
— Тебе одиноко? — Я пытливо вгляделась в него.
— Ничуть. Наконец-то я чувствую, что здесь у меня началась новая жизнь, — ответил он. — Не то чтобы раньше я чувствовал себя совсем по-другому, но мне все время казалось, что я совершил ужасный поступок.
— Я тебя понимаю.
Оказалось, что лихорадочное возбуждение, в котором я пребывала последние несколько часов, было вызвано не только тем, что закончились наши страдания, но и тем, что у меня поднялась температура. Я сделала себе ледяной компресс и легла спать.
Он лег рядом. Через некоторое время он спросил:
— Слушай, тебе не кажется, что в комнате чем-то пахнет?
— Кажется, кажется. Похоже на запах кимчи.
— Ты думаешь, это от нас?
Мы принялись обнюхивать друг друга в поисках источника запаха. Наконец он удовлетворенно произнес:
— Я знаю. Это от твоего компресса пахнет.
Я понюхала и признала его правоту:
— Точно. Это оттого, что вся морозилка теперь пропахла этой корейской капустой.
Полотенце, положенное поверх компресса не помогло — запах сочился из-под него. В конце концов я решила, что — по сравнению с головной болью — это пустяки. Можно и потерпеть. Все равно ведь засну.
По темной комнате плыл острый запах кимчи. Задремав, я увидела сон. Это было короткое, но очень отчетливое видение.
Мы идем по корейскому рынку. Моя рука — секунду назад, кажется, она была свободна — зажата в чьей-то руке. Поднимаю глаза и вижу, что это он держит меня за руку. Яркое горячее солнце. Ослепительный солнечный свет падает на разложенные на прилавках товары. Шумно. Пахнет чесноком. Всюду корейские женщины с тщательно подведенными бровями. От ярких красок у меня кружится голова.
А вот мы выбираем кимчи. Кимчи в банках, кимчи в бочках — все свежее, красное.
Он говорит:
— Я хочу «ои-кимчи» с маринованными огурцами. Это дальше — вон в ту сторону. Пойдем купим.
На этом месте я проснулась от вторжения телесной реальности — видимо, я выпила слишком много пива и мне хотелось в туалет.
Температура оставалась высокой — это стало ясно, когда я поднялась с кровати. Вернувшись обратно в комнату, я почувствовала, что он не спит, а лежит в темноте с открытыми глазами.
— Что, никак не заснуть?
Он ответил на мой вопрос заспанным голосом:
— Я видел сон про кимчи. Как мы с тобой шли в шашлычную.
— Ух ты! Я то же самое видела.
— Это потому что запах такой сильный. Он прямо в мозг попадает.
— Ага.
— Ну ладно, спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Я перевернулась на живот, и горячий лоб удобно опустился на приятную холодную подушку, пропитавшуюся острым запахом капусты.
Сквозь сон я подумала: «Идентичная информация, полученная из одной и той же еды, одного и того же запаха, одной и той же комнаты, в которой мы находимся, привела к одному и тому же сну. И хотя мы представляем собой два разных тела, мы можем сосуществовать. Это наша жизнь. Это смысл нашей жизни».
Сколько боли мне пришлось вытерпеть, пока я пришла к этому моменту.
Мне вдруг стало ясно, что я терпела очень долго. С детства. С самого рождения. Осознание этого пришло ко мне мгновенно, и я почувствовала, что это знание теперь останется со мной навсегда Пусть даже мне неприятно — оно будет со мной до самой смерти. И даже после смерти.
А сейчас надо передохнуть. Такой длинный день. Я устала и хочу спать. Сегодня закончилось. Завтра будет ослепительно сиять солнце, и я, обновленная, начну новую жизнь. Буду вдыхать новый воздух только что родившегося нового дня. Когда я была ребенком, похожее чувство я испытывала вечером после трудного экзамена или после школьного праздника. Как будто свежий ветер проникал внутрь меня, и я верила, что до утра исчезнет все вчерашнее и я стану чище. Открою назавтра глаза и увижу себя, сияющую, как жемчужина, которая изначально заключена в каждом из нас. Это чувство — моя молитва. И теперь, как когда-то давно, с той же искренностью и наивностью, я смогла поверить в завтрашний день.
В течение многих лет я относилась к оккультизму, столоверчению и прочим религиозного толка штучкам, таким как, например, «Китаро» или «Новая Волна», с некоторой брезгливостью и предубеждением. Когда я сталкивалась с упоминанием о подобных вещах на страницах газет, в телевизионных репортажах или в разного рода листовках, наклеенных на уличные фонари, я попросту отворачивалась и проходила мимо. Такая вот антипатия.
Теперь все немного по-другому. Я стала деликатней в отношении всех этих тонких материй. Свыклась с существованием веры в сверхъестественное. Так люди незаметно привыкают и перестают замечать ужасную форму собственного носа или кровь, текущую у них в жилах.
Мои родители были слишком порядочными людьми для того, чтобы жить обычной городской жизнью. Еще когда я была совсем крошечной, мой отец пал жертвой чудовищного обмана, в результате которого все его состояние, нажитое честным трудом и упорством характера, оказалось в руках одного проходимца. Для того чтобы простить этого человека, который был ни много ни мало старым другом отца и его компаньоном в деле, родители пошли на крайний шаг — примкнули к какой-то малоизвестной религии, являющей собой разновидность эзотерического буддизма. Основатель секты — провидец, в совершенстве владевший умением читать мысли, — мне казался просто-напросто симпатичным дядечкой. Он и еще несколько человек составляли «мозговой трест» секты, члены которой вели размеренный образ жизни в маленькой деревеньке, построенной всей общиной. В один прекрасный день мой отец столкнулся с ним на улице, и тот ласково дал ему очень ценный совет, произнес именно те слова, которые необходимо было услышать отцу в ту секунду. Сколько я ни спрашивала, отец так и не сказал мне этих слов. Вскоре после знаменательной встречи родители продали дом и земельный участок, вернули долги, переехали в деревеньку, прихватив маленькую меня, и зажили общинной жизнью.